На протяжении всего периода независимости из-за нехватки собственных горючих полезных ископаемых Украина была вынуждена импортировать топливно-энергетические ресурсы.
В конце 1990-х государственная политика в сфере обеспечения потребителей топливом доходила до абсурда. В 1996-1998 гг. были приняты три отдельных распоряжения правительства, предусматривавшие закупку бензина в Тюменской области в обмен на поставку продукции и выполнение строительных работ. Среди экспортированных за топливо товаров были суконные варежки и шнурки для обуви. И хотя сегодня Украина не меняет российское дизельного топливо на трубы, а туркменистанский газ – на новогодние елки (как это было в начале 2000-х), только в 2013-2017 гг. и только на ввоз углеводородов она потратила 67 млрд долл.
Астрономический порядок этой величины, умноженный на сложность топливных рынков и запутанный характер их взаимосвязи, привел к появлению многочисленных мифов, заботливо создаваемых и поддерживаемых отечественными бизнесменами и политиками. Дополнительным стимулом для искажений является тот факт, что львиную долю средств от экспорта углеводородов прямо или опосредованно (через белорусских и польских производителей нефтепродуктов) получает Российская Федерация. Поэтому почти не опровергаемыми стали тезисы о том, что на товарных биржах торгуют нефтью, углеводороды в мире дорожают, поскольку сокращается их добыча, цены газа в Украине определяются нефтяными котировками, стоимость нефтепродуктов можно уменьшить вдвое, а альтернативы ценовому “импортному паритету” нет.
Эти рассказы пышно расцветают на благодатной почве нежелания разочарованных в будущем украинцев разбираться в сложных для понимания вопросах. И если раньше в публичных дебатах существовал предел, и отраслевых экспертов критиковали только их коллеги, то сегодня невежество не мешает собеседникам спорить так, как будто они ученые-исследователи. И попытки специалистов доказать свою правоту наталкиваются на насмешливые требования привести больше “доказательств”, хотя оппонент не всегда понимает, как они должны выглядеть.
Осознавая это, все же попробуем усомниться в некоторых мифах.
Миф первый: “На мировых биржах торгуют нефтью”
Когда-то это действительно было так. После Второй мировой войны на нефтяном рынке доминировали внутренние (трансфертные) соглашения потребителей с семью вертикально интегрированными компаниями, контролировавшими 85% мировых запасов сырья, – British Petroleum, Exxon, Gulf Oil, Mobil, Royal Dutch Shell, Chevron и Texaco. В те времена цена нефти определялась по затратным принципам (“затраты компании плюс маржа” или “стоимость замещения”: чтобы не транспортировать сырье через полмира). Но после национализации собственных запасов большинством стран Африки и Ближнего Востока и создания ими в 1960 г. Организации стран – экспортеров нефти (ОПЕК) трансфертные соглашения были вытеснены долгосрочными, а потом и годовыми контрактами. Согласно им владельцы нефти обязывались на протяжении некоторого времени поставлять покупателю определенное количество сырья по ценам, которые определялись конкуренцией между экспортерами.
Впрочем, относительная идиллия продолжалась недолго. Вследствие объявленного государствами – членами ОПЕК эмбарго на поставки сырья в страны, поддержавшие Иерусалим в арабо-израильском конфликте, цены на нефть выросли впятеро. Если в период с 1949-го по 1970 г. (то есть на протяжении 20 (!) лет) нефть стоила около 1,9 долл./барр., то в начале 1974-го она подорожала до 11 долл. за бочку (баррель).
Вызванная кризисом неустойчивость стимулировала появление новых форм торговли и увеличила число обменных операций. Сократилось количество регулярных контрактов, а мировые цены начали устанавливаться на основе цен разовых соглашений: сначала с немедленной поставкой (спотовые), затем – с отложенной поставкой товара, обеспеченной его запасами (форвард), потом – соглашения вне пределов обеспеченности поставок товарными запасами.
Не желая мириться с постоянно растущими ценами и своим зависимым положением, страны-импортеры начали последовательно реализовывать меры, направленные на энергосбережение и использование альтернативных источников сырья. Вместе с тем государства, чья сравнительно дорогая нефть не позволяла конкурировать с ОПЕК раньше, превратились в серьезных оппонентов картеля, доля которого в мировой добыче сократилась с 55 до 35%. Как следствие, в начале 1980-х искусственный дефицит нефти исчез, цены упали, но в мире не осталось организации, способной в случае необходимости поддержать стабильность рынка.
Почти каждая добывающая страна поставляла в это время несколько сортов сырья. Поскольку их физические свойства и химический состав существенно отличались, для упрощения экспорта были выделены стандартные сорта. Для России ими стали Urals и Siberian Light. Для Великобритании – Brent, Норвегии – Statfjord, Ирака – Kirkuk, США – WTI. Часто страна производила нефть двух сортов – легкую и тяжелую. Например, в Иране это Iran Light и Iran Heavy. Цены на все виды сырья отличались на 10-15%, причем даже для каждого сорта были возможны градации. В частности, в котировках энергетических агентств присутствовали Urals ex-black Sea и Urals ex-baltic Sea, указывавшие на места отгрузки сырья – Новороссийск на Черном море и Приморск на Балтийском. Но несмотря на многообразие, говорили только о нескольких сортах, названных маркерами, а в контрактах на поставки другого сорта нефти цену указывали в виде скидки или надбавки к котировке такого маркера.
Ценовая война, спровоцированная в декабре 1985 г. Саудовской Аравией, привнесла в международную торговлю нефтью механизмы управления рисками. Появившиеся на рынке финансовые менеджеры принесли с собой технику биржевых операций. Картельный принцип ценообразования, то есть назначения цен ограниченной группой игроков на свое усмотрение, уступил место биржевым торгам.
Именно такой рынок в 1980-х стал индикатором соотношения спроса и предложения, ориентиром для установления цен, формировавшихся вследствие борьбы между двумя группами игроков с противоположными интересами:
– производителями и покупателями реального товара, заинтересованными в стабильных ценах, которые путем покупки и продажи фьючерсных контрактов пытались застраховать свои ценовые риски;
– биржевыми спекулянтами, то есть торговцами нефтяными контрактами и их финансовыми производными (деривативами), которые делали бизнес на колебаниях цен и поэтому были заинтересованы в раскачивании рынка, усилении его нестабильности.
Под влиянием их борьбы в мире сформировалась система биржевой торговли нефтью, работавшая на четырех площадках:
– Нью-Йорк (New York Mercantile Exchange – NYMEX, маркерный сорт WTI);
– Лондон (Intercontinental Exchange Futures – ICE Futures, маркерный сорт Brent);
– Токио (Tokyo Commodities Exchange – TOCOM, маркерные сорта Dubai и Oman);
– Сингапур (Singapore Mercantile Exchange – SMX, маркерные сорта WTI и Brent).
Фьючерсные контракты на поставки энергоносителей, заключенные на биржах, выполняли важную функцию первичного ценообразования, поскольку выступали базисом для расчетов спотовых цен (контрактов с немедленной поставкой).
Однако в 2000-х ситуация кардинально изменилась. Финансовые инструменты (деривативы), в отличие от нефти, не нужно перевозить, хранить, перерабатывать. Не удивительно, что все, у кого были в распоряжении “лишние” деньги, спешили вложить их в новые электронные инструменты. Уже через несколько лет после внедрения биржевых операций с нефтью их масштаб значительно (в сотни раз) начал превышать физические объемы ее добычи. В частности, в 2008 г. средневзвешенное соотношение между объемом заключенных на NYMEX контрактов и стоимостью физических объемов поставленной по ним нефти (churn) для сорта WTI достигло 700.
Но с учетом значительно более высокой ликвидности валютного и фондового рынков и их большего масштаба объемы спекулятивных капиталов, поступавших на рынок нефти извне, постоянно росли, а их движение могло осуществляться быстро и в обоих направлениях. Это обусловило последний этап эволюции нефтяных котировок, которые начали определяться масштабами прилива и отлива спекулятивного капитала на нефтяной рынок. Вектор противоборства, результирующей которого была спотовая цена на сырье, сместился от противостояния производителей, потребителей и спекулянтов к борьбе глобальных финансовых игроков за максимальную отдачу от своих инвестиций по всему спектру финансовых инструментов.
Как следствие, в мире возникла устойчивая взаимосвязь между валютными, фондовыми и сырьевыми рынками, обусловленная:
– ростом объемов сырьевых рынков в 2000-х годах в десятки раз при кратном сокращении их товарных сегментов. В частности, рынок нефти увеличился в восемь раз, тогда как его товарный сегмент сократился втрое. Сегодня только два-три соглашения из ста завершаются поставкой реального товара. Другая часть приходится на страхование от ценовых рисков и спекулятивные операции;
– кардинальным изменением состава и количества участников биржевых торгов. В 2000-х на электронные рынки сырья вышли спекулянты с большими и длинными деньгами, ресурсы которых многократно превосходят возможности других игроков;
– значительным усилением психологического фактора и роли финансовых структур в установлении цен на биржевые товары (с одновременным ослаблением влияния производителей).
Быстрые миграции капиталов на рынке “электронной” нефти свидетельствуют, что мировая цена на нее уже не определяется соотношением спроса и предложения. Не является она и следствием спекуляций профессиональными торговцами сырьевыми контрактами. Сегодня ее устанавливают вне рынка финансовые инвесторы, для которых нефтяные деривативы не являются системообразующими ценными бумагами.
Миф второй: “Углеводороды в мире дорожают, поскольку сокращается их добыча”
Золото на протяжении веков было общепризнанным средством сохранения богатства. Этот драгоценный металл всегда позволял более или менее объективно оценить остальные товары. Поэтому сравнение с ним поможет нам понять, сколько стоит кровь современной экономики сегодня, и сколько она стоила в прошлом (рис. 1). Например, в 1949-1970 г. за тройскую унцию (31,1035 г) драгоценного металла можно было приобрести приблизительно 12 баррелей нефти, в разгар войны за вытеснение советской нефти с рынка – 35 баррелей. С последовательным уменьшением в 2014-2016 гг. спекулятивной составляющей в котировках за одинаковую навеску золота можно было покупать все больше нефти (до более 40 баррелей в феврале 2016-го).
Однако в дальнейшем начали происходить странные вещи. Хотя на протяжении двух последних лет котировки Brent выросли с 30-35 до 70-75 долл./барр., в мае 2018-го за тройскую унцию давали 17 баррелей, что почти вдвое больше, чем до финансового кризиса в 2008 г., когда при тех же 70-75 долл. за то же количество золота давали 8-9 бочек Brent. И это – подорожание?
Можно найти большое количество правдоподобных аргументов, оправдывающих рост котировок: оздоровление экономики, стремительное увеличение спроса на нефть в Индии и Китае, возможное обострение отношений с Ираном. Но главная причина подорожания – в поведении далеких от отрасли, но привыкших к легким деньгам финансовых структур и политике самих США, которые сознательно (!) разрешили нерегулируемые манипуляции с рискованными финансовыми инструментами инвестиционным, пенсионным и трастовым фондам.
Такая странная, казалось бы, уступчивость американских биржевых регуляторов вполне логична. Имея значительные средства, организуя нужные новости (а фейки нынче в моде), определяя время и порядок их подачи, можно хорошо заработать. Сегодня даже весть о плохой погоде в Мексиканском заливе, перебоях в работе нефтепровода в Нигерии или увеличении запасов бензина в США может стать катализатором сильного движения рынка.
Если бы нефтяные котировки по-прежнему были следствием борьбы между производителями и покупателями реального товара и профессиональными торговцами нефтяными контрактами, большинство новостей оценивалось бы ими так, как они того стоят, не сея панику среди участников торгов.
Любому отраслевому аналитику известно, что чаще всего говорят о причинах роста и падения котировок: “Цены на нефть выросли на 1 долл. после обнародования информации о том, что ее запасы в США увеличились на 1 млн. барр. меньше, чем ожидалось”. Но специалисту легко понять настоящую цену этих “ожиданий”, которые с легкой руки Bloomberg стали отправной точкой для оценки запасов.
Известно им и то, что упомянутый 1 млн. барр. (или 75 млн. долл. при нынешних 75 долл./бар.) – это 0,01% годового потребления США, иначе говоря, объем, который американцы используют за час. И упомянутый миллион никуда не исчез: его просто не успели довезти до нефтяных резервуаров (кстати, неизвестно, отсутствовал ли он там на самом деле). Но когда на рынке правят бал финансовые инвесторы, эта “шокирующая новость” способна вызвать рост стоимости реально добытой в мире нефти на 22 млрд долл. (в перерасчете на год, 1 долл. х 7,31 барр./т х 3 млрд т).
США, как обычно, обвиняют в нынешних высоких ценах нефтяной картель. Как отметил президент Дональд Трамп в своем Twitter 20 апреля 2018 г.: “Похоже, ОПЕК делает это снова. С рекордными объемами добычи нефти повсюду, включая полностью загруженные танкеры в море, цены на нефть искусственно завышают! Ничего хорошего, и это неприемлемо!”. И еще 13 июня: “Цены на нефть слишком высокие, ОПЕК снова этому способствует. Не хорошо!”.
Однако не столько члены картеля, сколько финансовые структуры, руководство которых постоянно забывает, что банковская система – всего лишь средство для развития реального сектора экономики, ощутили в 2014-2015 гг. нехватку привычных прибылей, взлетевших на беспрецедентных спекуляциях 2007-2010 гг. Как следствие, в 2015-2016 гг. появились многочисленные отчеты JP Morgan, Citigroup, Goldman Sachs, Morgan Stanley и банков поменьше, в которых финансовые(!) аналитики пророчили скорый рост котировок до 80, 100, а то и до 200 долл./барр. Как основные аргументы использовались ожидаемый вот-вот рост спроса, уменьшение количества задействованных в США буровых станков, обострение геополитической обстановки, ухудшение погодных условий и т.п.
Подчеркнем: отчеты, формирующие поведение трейдеров, готовят аналитики финансовых структур, прямо заинтересованных в росте котировок. При этом, оценивая прогнозные объемы производства, потребление и цены, они используют математические модели, которые уже не сработали в 2008-м и 2014 г. (то есть неправильные). Иначе говоря, за таблицами и графиками они скрывают реальные буровые, танкеры, заводы и, главное, новые технологии. Не замечают их и участники электронных торгов, которые канал Euronews рекламировал в то время каждые 15 минут. Забавно, что их рекламный слоган звучал так: “Trade FOREX Like а Pro”, в переводе – “Торгуй на ФОРЕКС как профессионал”. Правда, специалистами такие “Pro” никогда не становятся, панически реагируя на любой информационный вброс и услужливо пополняя карманы владельцев глобального финансового казино.
Именно непрофессионализм участников биржевых торгов и был использован на все сто членами ОПЕК и Россией в 2016-2018 гг. Правящие круги первых (являющихся преимущественно монархиями) действительно стали беспокоиться из-за потерь бюджетов, возникших из-за удешевления черного золота (с 110 до 30 долл./барр. в августе 2014 г. – феврале 2016 г.). Вторая, не желая повторить судьбу СССР, экономика которого была подорвана обвалом цен на нефть с 32 до 10 долл./барр. после целенаправленного увеличения в 1985 г. добычи нефти Саудовской Аравией с 2 до 6 (потом до 10) млн. барр. в сутки, приложила беспрецедентные усилия для раскачивания котировок.
Оказалось, что участников электронных торгов нефтяными деривативами и “профессионалов ФОРЕКС” лучше всего ловить не на “обострении напряженности” и даже не на “уменьшении запасов нефти в США”, а на “сливе” в СМИ информации о том, что между основными игроками рынка “вот-вот” будет достигнута договоренность о сокращении добычи сырья. И никого из них не интересует, повлияет ли на поставки введение квот, будут ли их соблюдать подписанты соглашения и не займут ли другие экспортеры (те же США, например) освободившуюся рыночную нишу.
Многочисленные нестыковки ноябрьского 2016 г. соглашения между членами ОПЕК и независимыми экспортерами о “сокращении добычи” стали заметны сразу. Во-первых, восемь лет назад, желая восстановить статус-кво после финансового кризиса 2008-2009 гг., участники нефтяного картеля обязались сократить поставки сырья не на обещанные в ноябре 2016-го 1,2, а на 4,2 млн. барр. в сутки, при том, что их доля на рынке была на два процентных пункта больше, чем сегодня. Во-вторых, в 2014-2016 гг. Саудовская Аравия и Россия нарастили добычу нефти намного больше, чем пообещали сократить. В-третьих, запасы сырья в мире были настолько значительными (3 млрд барр.; без учета стран, не раскрывающих свои резервы, в том числе Китая), что для их исчерпания оказалось недостаточно даже двух лет “сокращения добычи” (достижения баланса члены ОПЕК ожидают только в 2019 г.). В-четвертых, значительная часть заявленных самоограничений пришлась на естественное снижение добычи.
И, наконец, в-пятых. Ни финансовые аналитики, ни их “жертвенные бараны” не желают замечать, что с 2014 г., благодаря быстрому усовершенствованию технологий, стоимость безубыточной добычи нефти в американских “сланцевых” компаниях упала с 60 до 30 долл./барр. Если раньше после снижения дебита на одной скважине нужно было бурить следующую, то сегодня проводят новый гидроразрыв. Если в начале 2000-х использовались преимущественно одиночные скважины с единственным стволом и горизонтальным участком, то теперь эксплуатируются кустовые конструкции с 16-ю и более стволами. Если раньше 3D-сейсмика считалась фантастикой, то сегодня это обычная операция, позволяющая сократить до минимума непродуктивное бурение. Если в конце 1980-х на бурение одной скважины американцы тратили несколько месяцев, то сейчас – несколько недель. Если раньше гидроразрыв стоил миллионы долларов, то сегодня – на порядок меньше. Если первые скважины бурили, что называется, в чистом поле, то теперь к услугам добывающих компаний – совершенная и развитая инфраструктура, в том числе трубопроводная. Поэтому, в отличие от стран – членов ОПЕК и России, поставляющих на мировой рынок около 40% нефтяного сырья, сокращение или наращивание объемов добычи в США – дело не месяцев, а недель и даже дней.
Впрочем, чем больше нестыковок, тем выше выгода.
К чему же все это привело? Если в 2014-2016 гг. в мире происходило последовательное восстановление экономически обоснованных цен на нефть, благодаря чему нормированные котировки черного золота для реальной экономики и крупнейших банков сравнялись (рис. 2), то с весны 2016-го финансовые спекуляции возобновились (рис. 3). На рынке надувается новый пузырь, и цена нефти для реальной экономики быстро пошла вверх, несмотря на отсутствие для этого фундаментальных экономических предпосылок.
Но при этом:
– договоренности, достигнутые экспортерами, не привели к значительному изменению соотношения между спросом и предложением;
– ни один из экспортеров не заинтересован в реальном сокращении добычи сырья, чтобы не потерять свою долю рынка;
– пользуясь низкой себестоимостью добычи, ведущие страны ОПЕК продолжат вытеснять с рынка игроков, которые не смогут вкладывать достаточно средств в развитие технологий;
– спрос на нефть будет расти несущественно, что подтверждается данными о состоянии реального сектора экономики большинства ведущих государств и намерениях последних уменьшать использование ископаемого топлива, подтвержденных в 2015 г. в Париже;
– США будут наращивать добычу сырья благодаря заинтересованности в развитии “Индустрии 4.0”, которое невозможно без низких цен на энергоносители, гарантирующих меньшую себестоимость “разумной” продукции.
Миф третий: “Нефтяные котировки определяют цену газа в Украине”
Первая концепция ценообразования на природный газ, заменившая механизм “затраты плюс”, доминировавший на рынке с его зарождения, была разработана в 1962 г. после открытия в Нидерландах крупнейшего в то время Гронингенского газового месторождения. Чтобы обеспечить максимальный и долгосрочный положительный эффект от его эксплуатации, правительство Нидерландов решило опереться на только что поддержанный Генеральной Ассамблеей ООН принцип государственного суверенитета на природные ресурсы.
В основу принятой методики, получившей название гронингенской (или голландской), был положен долгосрочный экспортный газовый контракт между поставщиком и потребителем, гарантирующий продолжительный устойчивый спрос на ресурс. Гарантии были необходимы, чтобы нейтрализовать некоммерческие риски инвестирований в освоение месторождения, а значительные сроки обусловлены необходимостью: 1) обеспечить предсказуемые и устойчивые финансовые потоки, которых было бы достаточно для возвращения вложений в месторождение и транспортную инфраструктуру; 2) сблизить продолжительность гарантированного сбыта газа с оптимальным (по полноте отбора запасов) сроком эксплуатации месторождения.
При этом обе стороны контракта были заинтересованы в обеспечении сбыта газа по рассчитанной согласно специальной методике цене, которая гарантировала бы его конкурентоспособность по сравнению с другими энергоносителями (и их поставщиками).
В контрактах, ставшими классическими, цена газа была привязана к стоимости его замещения “на горелке” потребителя газойлем (LFO) – альтернативой газа в коммунально-бытовом секторе, и мазутом (HFO), конкурировавшим с ним в тепло- и электроэнергетике, в соотношении 60:40. В дальнейшем доля первого менялась от 50 до 60%, второго – от 35 до 40%, а в перечень возможных альтернатив была внесена сырая нефть (алжирскими экспортерами), энергетический уголь, электроэнергия, в 2000-х – газ, покупаемый на торговых площадках (хабах), а также показатели инфляции. Но пара “газойль-мазут” до сих пор доминирует в долгосрочных контрактах, заключенных компаниями Нидерландов, Норвегии и РФ (суммарная доля – 87-92%).
Присутствовала она и в соглашении между “Газпромом” и “Нафтогазом”, подписанном в 2009 г. К сожалению, и тогда, и теперь ни один из названных в нем нефтепродуктов настоящей альтернативой природному газу не был. Впрочем, основной проблемой было то, что в большинстве долгосрочных контрактов цена природного газа определялась (упрощенно) как y = b + cx, где х – средневзвешенная цена газойля и мазута; b и c — коэффициенты, тогда как в соглашении 2009 г. была использована формула y = bcx, где при достаточно большом b (b = 450 – базовая цена) даже незначительный рост нефтяных котировок существенно увеличивал цену природного газа.
Именно в период действия контракта и прослеживалась значительная зависимость между стоимостью газа для украинских потребителей и действиями биржевых спекулянтов. Ее можно было бы значительно ослабить, если бы “ценовая формула” предусматривала регулярный пересмотр цены газа и корректировку расчетов с изменением рыночной конъюнктуры, в том числе с целью отображения и/или сглаживания колебаний котировок альтернативных газу энергоресурсов (что стало особенно важным в 2000-х).
Впрочем, вернемся к “классике”.
Чтобы гарантировать экспортеру минимально необходимый сбыт, гронингенской концепцией были предусмотрены обязательства, известные как “бери и/или плати”. Но покупателю предоставлялось право “закупочного маневра” в пределах обусловленного контрактом диапазона (обычно на уровне 75% от максимальных законтрактованных объемов).
В свою очередь, для обеспечения конкурентоспособности в случае поставки газа на разные рынки и по разным маршрутам контрактная цена в точке передачи определялась обратным счетом от пункта конечного потребления.
Описанный подход заменил ценообразование, которое основывалось на затратах добычи (“затраты плюс”), механизмом, базирующимся на затратах его замещения у потребителя (netback). Иначе говоря, гронингенская концепция позволила экспортерам получать максимальную ресурсную ренту от продажи газа, сохраняя его конкурентные позиции относительно альтернативных энергоресурсов в каждом сегменте его потребления конкретным покупателем.
Советские поставки газа в Западную Европу (по контракту между “Союзгазэкспортом” и австрийской OMV в Баумгартене) начались через шесть лет после подписания Нидерландами первого долгосрочного контракта – в 1968 г. Поэтому они ожидаемо осуществлялись по гронингенской модели, адаптированной к тогдашним условиям. После развала СССР она была пересмотрена, в этот раз в соответствии с реалиями постсоветского пространства и новой внутренней организацией ЕС.
Долгосрочные экспортные газовые контракты между поставщиком и потребителем, базировавшиеся на гронингенской модели, доминировали на газовом рынке до конца 2000-х. Даже в 2010 г. доля разовых контрактов и биржевых операций, во время которых цена определялась на основе конкуренции “газ-газ”, соответствовала доле аналогичных соглашений в международной торговле нефтью на начало 1970-х годов (около 5%).
Считалось, что либерализация энергетических рынков обеспечит быстрое возникновение ликвидных центров биржевой и/или спотовой торговли газом (хабов). Основными маркерами должны были стать котировки:
– физического центра спотовой торговли Хенри-Хаб (США);
– виртуального центра спотовой торговли NBP (Национальная точка балансирования, Великобритания);
– Центральноевропейского газового хаба CEGH (Баумгартен, Австрия);
– пункта передачи прав собственности TTF (Нидерланды).
И хотя ликвидность двух первых площадок уже достаточно высокая (хотя и на два порядка ниже, чем ведущих нефтяных), они пока не способны перехватить первенство у долгосрочных контрактов. Во-первых, из-за инерционности отрасли и существующей системы долгосрочных обязательств. Во-вторых, из-за невозможности быстрого превращения газа из сырьевого в биржевой товар, что предполагает наличие его “складских запасов”. Их создание требует подземных или других хранилищ, наполняемых разветвленной системой трубопроводов. В-третьих, ограниченное количество физических связей между локальными рынками не позволяет сформировать глобальный рынок газа с одинаковыми механизмами ценообразования.
Впрочем, между котировками NBP и Brent уже прослеживается заметная связь (рис. 4). Зависимость между рядами фьючерсных контрактов на нефть сорта Brent и природный газ NBP на бирже ICE Futuries, которую можно выразить через коэффициент корреляции, достигает 0,84 (при теоретическом максимуме 1,00). То есть ценовые тренды для ископаемых энергетических ресурсов схожи, хотя и существует ряд факторов (например, сезонность), предопределяющих разное поведение котировок в краткосрочной перспективе.
Об этом свидетельствуют противоположные процессы, происходившие на биржах в июле 2014 г., когда на фоне удешевления нефти цены природного газа выросли почти на треть (рис. 5). И хотя потом котировки обоих продуктов пошли вниз, снижение цен на нефть проходило значительно быстрее.
Вместе с тем линейное обобщение данных свидетельствует о сближении котировок нефти и газа в 2013-2018 гг. К сожалению, схожесть их реагирования на одинаковые новости свидетельствует только о выводе биржевого газового рынка на орбиту глобальных финансовых спекуляций.
Таким образом, искусственная привязка цен природного газа в Украине к его биржевым котировкам или спотовым ценам в Европе после завершения действия экспортного контракта 2009 г. может привести к “импорту” последствий финансовых спекуляций. Об этом свидетельствует, в частности, сравнение биржевых котировок NBP на бирже ICE Futuries и средней таможенной стоимости природного газа, ввезенного в Украину после прекращения его прямых поставок из РФ (рис. 6).
Миф четвертый: “Цены на бензин в Украине можно уменьшить вдвое”
Основные тезисы этого мифа выглядят следующим образом:
– рынок нефтепродуктов Украины не реагирует на мировые тенденции;
– причиной такого поведения является заговор между трейдерами;
– результатом заговора являются завышенные цены на бензин;
– цены на бензин следует снизить, а нарушителей – наказать.
Но стоимость топлива – величина, зависящая не только от котировок Brent, но и от трехсот других факторов. Вклад стоимости сырья составляет только 15% цены. Другими словами, удешевление нефти более чем втрое (в 2014-2016 гг. – с 112 до 33 долл./барр., т.е. на 100 (112 – 33)/112 = 71%) должно было при прочих равных условиях (неизменности 299 других факторов) привести к снижению розничных цен на бензин в Украине на 71 х 0,15 = 11%. Но почему этого не произошло?
Достаточно ввести в расчет курс доллара, за который закупается до 80% реализованных в стране нефтепродуктов, и курс евро, в котором установлен акцизный налог, и предполагаемое несоответствие мировым тенденциям исчезнет. Окажется, что в долларовом выражении бензин в Украине при снижении цен нефти в 2014-2016 гг. подешевел существеннее, чем в государствах – членах ЕС. Это произошло потому, что, кроме внешних факторов и курса валюты, розничные цены определяются платежеспособностью населения, уровнем конкуренции, затратами операторов, качеством топлива и его восприятием потребителем, фискальным и регуляторным давлением, сезонным и психологическим факторами. Последний особенно непредсказуем, ведь представление автомобилистов и трейдеров о рынке тяжело просчитать, поскольку их формирует реальное соотношение между спросом и предложением и искажают новости и публикации в СМИ.
Сравнение расчетных индикаторов цен контрактов на поставки импортных нефтепродуктов и показателей netback, рассчитанных по розничным ценам, подтверждает связь между стоимостью топлива на внешнем и внутреннем рынках (рис. 7, 8).
Следовательно, вопреки мифу, розничные цены на бензин в Украине ведут себя так же, как и в Европе. Их структура отличается только меньшей долей налогов. Что же касается маржи заправщика, то в нашей стране она сравнима со среднеевропейской.
В целом цену определяют три основные составляющие: закупочная стоимость нефтепродуктов, уровень налогов и затраты операторов. Если воспользоваться расчетной методикой Минэнергоугольпрома, то доля налогов в цене составит 41%, в то время как закупочная стоимость – 39%. Затраты трейдеров на логистику и транспортировку (с учетом потерь), а также условно-постоянные затраты АЗС оцениваются в 5 и 7%, соответственно. Таким образом, операторам “белого” рынка остается только 8% торговой наценки (сравните с более чем 50% в украинских супермаркетах!). Поэтому ни о каких сверхприбылях трейдеров, заплативших в казну все налоги, речь не идет.
Иное дело те, кто эти налоги не платит. Ежегодно бюджеты всех уровней недополучают миллиарды грн. вследствие некомпетентности чиновников и активного использования отдельными трейдерами схем уклонения от уплаты налогов благодаря перенесению, сокрытию или занижению соответствующей базы. Особенно распространены продажа спиртных суррогатов, отпуск нефтепродуктов без выдачи фискальных чеков и оптовая торговля за наличный расчет без оформления бухгалтерских документов. К сожалению, власть, прикрываясь пожеланиями общественности, считает, что лучше оказывать давление на честных плательщиков, ведь это, во-первых, легче и, во-вторых, позволяет лоббировать трейдеров нижнего ценового диапазона.
Миф пятый: “Ничего изменить нельзя”
Итак, снизить цены на бензин в Украине в два раза не удастся, даже если лишить операторов “белого” рынка возможности заработать. Но содействовать удешевлению топлива государство вполне способно. Для этого необходимо:
– стимулировать собственную добычу нефти и газового конденсата, чтобы загрузить украинские заводы (в том числе малой производительности), способствовать повышению эффективности их работы, чтобы увеличить долю отечественных нефтепродуктов на внутреннем рынке;
– предотвратить рост уровня нецивилизованной конкуренции, “оптимизации” налогов и качества;
– разрешить прозрачно работающим компаниям нормально вести бизнес;
– предоставить потребителю возможность обоснованного выбора топлива;
– стимулировать уменьшение потребления нефтепродуктов, в том числе через социальную рекламу о техническом состоянии автомобилей, давлении в колесах и т.п.;
– развивать и совершенствовать транспортную инфраструктуру, от состояния которой в значительной степени зависят скорость движения, объемы потребления горючего и затраты на перевозку грузов;
– не допускать дестабилизации рынка нефтепродуктов путем создания стабилизационного запаса, разработки прогнозных топливных балансов, осуществления оперативного мониторинга ресурсного наполнения и ценовой ситуации.
Не все так плохо и с решением проблемы ценообразования на нефть и газ по так называемому импортному паритету.
Согласно экономической теории, чем ликвиднее и конкурентнее товарный рынок, тем ниже будут цены на нем. Впрочем, практика не подтверждает этот тезис. Характерный пример – высоколиквидный рынок нефти, цены на которую определяются не столько на нем, сколько за его пределами, на еще более ликвидном финансовом рынке.
Низкие цены на сырьевом рынке возможны только при условии подкрепления всех соглашений физическим товаром и/или существования четких правил и ограничений. Именно снятие последних и превратило нефть (точнее, соответствующие деривативы) в рядовой элемент инвестиционных портфелей, целью формирования которых является повышение общей прибыльности в пределах совокупности всех финансовых рынков (валютных, фондовых, сырьевых).
Как следствие, нефтяные котировки (а за ними – и цены на все углеводороды: от природного газа до мазута) отображают не столько “реальную” или “виртуальную” нефтяную экономику (поведение поставщиков и потребителей или результаты игры нефтяных спекулянтов), сколько глобальные тенденции рынка вне пределов его нефтяного сегмента (поведение финансовых инвесторов). (Сергей Сапегин, Геннадий Рябцев, ZN.ua/Энергетика Украины и мира)