Игорь Диденко – первый заместитель председателя правления “Нафтогаза” в 1998-2000 ггг., исполняющий обязанности председателя правления “Нафтогаза” в 2000 г., первый заместитель председателя правления “Нафтогаза” в 2008-2010 гг., заместитель Министра энергетики и угольной промышленности Украины в 2014-2015 гг.
– Какие эмоции вы испытывали во время арбитражного процесса? В частности, когда выступали в качестве свидетеля с нашей стороны.
– Мой опыт участия в судебных процессах говорит, что эмоции – не лучший помощник, чтобы выяснить истину в любой судебной инстанции. А мы говорим о Стокгольмском арбитраже, который является квалифицированным, беспристрастным судебной институтом. Во время подготовки к выступлению в арбитраже упоминалось все, что предшествовало тем контрактам. В течение самого трибунала уже нужно было прилагать усилия, чтобы эмоции от того, что видишь людей из “Газпрома”, которые тебя методично вводили в заблуждение, не мешали вернуться к сути и рассказать о реальных обстоятельствах того времени.
– Именно вы не согласились с предложением “Газпрома” использовать в контрактах право Российской Федерации и арбитраж в Москве и настояли на применении права Швеции и арбитража в Стокгольме. Как так получилось?
– Начнем с того, что от Украины на этих переговорах был не только я. И переговоры были очень короткими – как для контрактов на сумму более 100 млрд. долларов. Над такими контрактами работают кварталами. Мы же были поставлены в условия, когда должны были за часы подготовить к подписи то, что якобы было подписано в Кремле, но в Кремле оно не было подписано.
Могли ли мы выдержать временной лаг и не входить в финальную стадию переговоров? Когда я работал в Министерстве энергетики, меня пригласили на семинар по этой теме в “Нафтогаз”. Его проводил один из экспертов Еврокомиссии. Он проанализировал всю имеющуюся информацию и сказал: был большой риск, что компрессорная станция “Бар”, производившая основную перекачку газа с Запада на Восток, могла выйти из строя. Разговоры, что у нас был газ в подземке и мы могли держаться столько, сколько надо, опираются на не очень профессиональные выводы.
О праве Швеции. В 2008 году “Нафтогаз” столкнулся с тем, что должен готовиться к иску от “РосУкрЭнерго” за несвоевременные расчеты. Сумма достигала примерно 800 млн. долларов. В соответствующем контракте между “Нафтогазом” и “РосУкрЭнерго” было прописано именно шведское право. Где-то во второй половине 2008 года я контактировал с юристами, которые нас сопровождали в этом процессе, и понимал преимущества права Швеции.
Поэтому на переговорах с “Газпромом” в январе 2009 года я настаивал: право Швеции и Стокгольмский арбитраж. Я сказал, что мы не согласимся на арбитраж в Москве. Когда россияне это поняли, они предложили право Великобритании и Лондон. Понимание было такое: если в контракте по английскому праву написано “300% штрафных санкций”, это – 300% штрафных санкций. По шведскому праву, если написано хоть “1000%”, суд посмотрит, какие ставки применяются в шведском праве. Вспомним процесс между “РосУкрЭнерго” и “Нафтогазо””. Они хотели 800 млн. долларов с лишним, а в результате решения суда мы вернули только 200 млн. с лишним. Учитывая стоимость денег и временные задержки, с которыми мы им платили, это было приемлемо.
– Арбитраж признал кабальным положение “бери или плати” в контракте по поставкам газа. Это положение там одно из основных. Если бы не выиграли в арбитраже, мы должны были дополнительно заплатить “Газпрому” 800 млн. долларов до конца 2019 года. Я за это критиковал Тимошенко, поскольку она неоднократно утверждала, что договорилась с Путиным об основных положениях в 2009 году, после чего договоренности были оформлены в контракты, подписанные на уровне компаний. С другой стороны, на переговорах в январе 2009 года на украинскую делегацию давили, “Газпром” предложил это новое для “Нафтогаза” положение, не хватало компетенции его нормально проанализировать. Даже Европейская комиссия не помогла вам это сделать. Я правильно это понимаю?
– Да, арбитраж признал положение “бери или плати” кабальным. Но кабальным оно стало потому, что российская сторона просто вводила нас в заблуждение. Мы много раз переспрашивали их, действительно ли эти положения контракта такие же, как в их контрактах с европейскими контрагентами. Мы видели отведенные в сторону глаза, слышали слова: “это стандартные условия”. В результате мы доказали, что это не так. Что касается процитированных слов Тимошенко, – действительно, вопрос вышел на политический уровень.
Я помню, что примерно в декабре 2008 года Олег Дубина вернулся из Сочи, где имел последний раунд переговоров с Миллером. На пресс-конференции в Борисполе он сказал, что корпоративный уровень исчерпан. То есть, некоторые позиции действительно были согласованы премьер-министрами. Но без работы специалистов и менеджеров с украинской стороны контракт не был бы таким, какой позволил бы выиграть в суде. И во время арбитража, и сейчас я говорю: этот контракт стал симбиозом политических договоренностей и менеджерского мастерства с украинской стороны.
Спрашивают: “Контракты хорошие или плохие?” Обратите внимание на тот факт, что контракты не десятилетние, а одиннадцатилетние. Это была моя инициатива делать их не до 19 января, а до 31 декабря 2019 года. Именно поэтому на протяжении 2019 года мы получаем эти 2,5 млрд. долларов. Пара млрд. в, так сказать, кассу государственной компании – это тоже можно рассматривать как нормальное наработки.
Сравним контракт с автомобилем. У вас есть прекрасный “Роллс-Ройс” или “Феррари”. Но вы плохо о нем заботитесь: не вовремя меняете масло, колодки, техосмотр не делаете. Полгода-год – и автомобиль перестанет быть таким прекрасным, каким был. Мы имели контракт, не “Роллс-Ройс” и не “Феррари”, но с ним нужно было работать ежедневно, то есть делать тюнинг, как это делают автолюбители. Над контрактом должны были работать в Кабинете министров с 2010 по 2014 год, до прихода новой команды после Революции Достоинства. А тогда очень плохо работали с такими контрактами. В Стокгольмский арбитраж можно было идти уже в конце 2010 года или в 2011 году. Тогда цифры нашего выигрыша были гораздо привлекательнее.
Следует вспомнить и Еврокомиссию. Между 1 и, где-то, 17 января мы много раз обращались в Директорат “Энергетика” Еврокомиссии, к господам Бенсарсу, Виганту, Пиебалсу, чтобы нам или дали экспертов, или показали какие-то контракты. Нам отвечали: ничего дать не можем, ищите в интернете. Как я говорил, сроки были чрезвычайно сжатыми и мы нашли то, что нашли… К транзитному контракту мы подготовились лучше – благодаря экспертным знаниям наших сотрудников. К контракту купли-продажи были готовы так, как были. Но потом, за 2009 и часть 2010 года, чему-то понемногу научились. Если бы мы работали после 2010 года, наверное, и успехи были бы другие. Но для этого нужен был другой президент.
– Приведу два примера. В 2009 году “Нафтогаз” отправил в “Газпром” запрос на пересмотр ставки транзита. Он был оформлен без привлечения международных юристов. Стокгольмский арбитраж признал этот запрос не соответствующим предусмотренным контрактом формальным требованиям и поэтому не удовлетворил нашего требования о пересмотре транзитного тарифа, хотя и признал за нами право это требовать. Другой пример. “Нафтогаз” привлекал международных юристов, когда “РосУкрЭнерго” судилось с ним. Ваши преемники проиграли этот арбитраж в 2010 году и международные юристы не помогли. Какое сотрудничество между менеджментом и международными юристами необходимо для достижения положительного результата?
– Понимаете, в моей жизни был опыт чрезвычайно тяжелого судебного процесса по уголовному делу против меня в Германии. В итоге я был полностью оправдан. Моим юристом в этом процессе был профессор Мюнхенского университета. Кстати, внешне он достаточно схож с лидером нашей адвокатской группы из Норвегии. Так вот, он мне сказал: лучший эксперт в твоем деле – ты сам. Ты должен мне, юристу, выкладывать весь фактаж, мысли, которые у тебя возникают относительно того, как отстоять твою позицию, а я, зная специфику процесса, буду это препарировать и описывать таким способом, который называется “представление свидетелей”, “вопросы к свидетелям”, “отрицание”, “требования”. Квалифицированные юристы – это очень важно.
Вы упомянули третий процесс, в котором я принимал участие – об 11 млрд. кубических метров газа “РосУкрЭнерго”. В этом процессе роль юристов была флюгерная. Когда председателем правления “Нафтогаза” был Олег Дубина, а его первым заместителем – я, юристы говорили, что мы имеем прекрасные перспективы отбить иск. Потом мы ушли. Они получили, скажем так, письменные указания от нового менеджмента “Нафтогаза” (это – Евгений Бакулин, председатель правления, и Сергей Винокуров, председатель Юридического департамента) – проиграть. Это уже вопрос добросовестности этих адвокатов, за большие гонорары согласившихся разменять правовую позицию на какую-то политически коррупционную волю заказчика. В конце концов, судебного разбирательства так и не было, а суд засвидетельствовал мировое соглашение между “РосУкрЭнерго” и руководством “Нафтогаза”. По этому поводу я обращался в свое время и к президенту, к генеральному прокурору, к премьер-министру. Но вопрос находится там, где он находится… Вот такая ситуация. (НВ Бизнес/Энергетика Украины и мира)