Эксклюзивное интервью агентства “Интерфакс-Украина” с генеральным директором “ДТЭК Энерго” Ильдаром Салеевым.
– Довольно сложный отопительный сезон позади. Наверняка были сделаны выводы внутри компании. Что будете предпринимать, чтобы ситуация не повторилась в будущем?
– Для нас, энергетиков и всех специалистов, этот отопительный сезон стал своеобразной лакмусовой бумажкой. Он вытянул наверх и обострил все проблемы, которые уже давно существуют в отрасли. Хочется верить, что по его результатам сделают определенные выводы те, кому давно нужно их сделать, и в результате решат системные проблемы отрасли. В первую очередь, я имею в виду разбалансированность действий разных участников отрасли. Например, атомщики. У них своя ремонтная программа. Позже зашли в ремонт – позже вышли. И тут форс-мажорно меняется прогнозный баланс э/э. Если изначально угольная генерация не планировалась к работе в востребованном режиме, то с конца ноября все понимают, что других вариантов поддержать энергосистему в условиях повышенного спроса на электроэнергию просто нет. Соответственно, вся нагрузка наваливается на ТЭС. И, к сожалению, застарелые проблемы, начавшие проявляться с 2019 года, усилились в конце 2020-го – начале 2021 года.
Было много разных обвинений, в частности, что тепловая генерация оказалась не готова к этому осенне-зимнему периоду (далее ОЗП – ИФ). Мы много говорили на эту тему: и по поводу запасов угля на складах, и по поводу аварийности. Главное, что я скажу – к ОЗП неготовой подошла не тепловая генерация, к нему подошла неготовой вся энергосистема. И кто действительно смог протянуть руку помощи – это тепловая генерация, в частности генерация “ДТЭК Энерго”. Но вместо того, чтобы регулятор, министерство сделали системные выводы, все превратилось в поиск крайнего. И будут ли сделаны эти выводы, чтобы энергетика глобально стала более сильной и готовой к ОЗП 21/22, пока вопрос. На текущий момент, к сожалению, каких-то системных шагов и действий мы не видим.
– Вы не считаете, что запасы угля должны быть больше?
– Если говорить о том, как мы входили в этот ОЗП, то с точки зрения запасов угля – абсолютно комфортно и уверенно. К началу ОЗП на складах наших ТЭС было свыше 2 млн. 100 тыс. тонн угля. Этого более чем достаточно для работы в своем прогнозном балансе. И это рекордные запасы за последние три года. Это на 1 млн. тонн угля больше, чем было на складах в прошлый и позапрошлый ОЗП. С таким запасом ничего не угрожало выполнению прогнозного баланса и нашим коммерческим планам по продаже э/э. Наши склады были заполнены до предела их емкости. Наши энергетики, наоборот, переживали, что это небезопасно с точки зрения возгораемости угля и что склады на пределе.
Когда начали возникать тревожные звоночки? В ноябре, когда на нас пришелся повышенный объем отпуска из-за того, что атомные блоки не успели к тому времени выйти из ремонта. “Укрэнерго” начало давать нам больше команд на поднятие блоков, на дополнительную нагрузку. Нам стали ограничивать наши плановые ремонты, потому что системе нужны были энергоблоки. К концу ноября ситуация стала усугубляться, когда министерство в разгар сезона изменило уже утвержденный энергобаланс и повысило план и нагрузку на тепловую генерацию.
Декабрь. В нем мы произвели и отпустили э/э на 50% больше, чем по первоначальному прогнозному балансу Минэнерго. И тогда мы увидели, что, к сожалению, только электростанциями “ДТЭК Энерго” мы, наверное, подхватить всю потребность в э/э не сможем. Поэтому, в частности, начали активно осуществлять поставки угля на государственное “Центрэнерго”. В целом с ноября по февраль мы поставили “Центрэнерго” 450 тыс. тонн угля. Но, понимая планы по добыче наших предприятий и прогнозируя объемы производства э/э, мы видели, что собственного угля нам будет не хватать, поэтому начали предпринимать экстраординарные меры и заниматься вопросом его импорта.
– Сколько всего у вас составил импорт?
– Он еще не закончился. Он еще доезжает. У нас на апрель порядка 110 тыс. тонн поставок казахского угля и 45 тыс. тонн поставок польского. С октября зашло порядка 0,5 млн. тонн угля газовой марки и порядка 0,8 млн. тонн антрацитовой с нашего ШУ “Обуховское”.
В декабре 2020 года мы уже начали больше импортировать, чем в ноябре – плюс 50 тыс. тонн к ноябрю. В январе эта цифра была уже больше 100 тыс. тонн. Мы наращивали объемы по импорту и везли уголь марки Г из Казахстана и Польши. Настолько быстро, насколько это возможно.
Тут есть еще один миф, мол, ДТЭК мог гораздо больше импортировать. Но это могут говорить абсолютные теоретики. Мы начали заниматься импортом с конца ноября, когда увидели проблему, и начали его наращивать в декабре. Первый казахский уголь начал заходить в январе, более активно – в феврале. Польский точно так же.
Почему невозможно быстрее даже при наличии денег? У всех нормальных угольщиков еще к ОЗП в июне-июле расписаны контракты и каналы продаж. У них есть понимание структуры своих поставок. И тут мы вываливаемся: дайте нам срочно. Но срочно с углем не бывает. Это все занимает время. Переговоры – время, контрактация – время. Если говорить о Казахстане, то оттуда только логистика занимает три недели. И это еще в ускоренном режиме, если никто не вставляет каких-то палок в колеса. Соответственно, 1,5-2 месяца нужно для того, чтобы импорт начал заходить.
В Европе это вообще странно, когда кто-то выходит и говорит о форс-мажоре. Тем не менее, мы смогли найти варианты. Где-то перекупить и где-то даже в ущерб экономике начали поставлять, в том числе польский уголь, который на моей памяти уже достаточно давно никто не поставлял. Хотя это тоже нетривиальная задача. В частности, это требует перегрузки, потому что разная железнодорожная колея, а это тоже все время, затраты.
А что касается собственной добычи, то обвинения в наш адрес в том, что мы умышленно притормаживали работу наших предприятий в ОЗП – то ли жуткая халатность, то ли откровенное вранье. Эту информацию абсолютно легко проверить и можно увидеть, что наши предприятия начали наращивать объемы добычи. Да, они не могли сделать какой-то вертикальный взлет, потому что угольная отрасль инертна. Если хочешь серьезно увеличить объемы добычи, это займет годы. Для этого нужно готовить новые запасы, заряжать новые лавы. Но в ОЗП все наши шахты работали на максимуме своих возможностей. С октября по апрель наши шахтеры добыли более 9 млн. тонн угля.
– Российский уголь вы берете только себе?
– Российский мы берем только антрацит, потому что у нас часть блоков, в частности Луганская ТЭС, работает на антраците. Его взять больше негде. Либо из-за моря, либо из РФ. Антрацит мы берем из нашего шахтоуправления “Обуховское”. Антрацитовые поставки у нас были достаточно стабильные. Более того, там мы также нарастили объем. “Обуховское” отказалось от каких-то внешних продаж для того, чтобы увеличить объемы поставки на Луганскую ТЭС, которая в разгар ОЗП работала тремя блоками, что в принципе уникально, поскольку достаточно долго Луганская ТЭС не работала больше, чем двумя блоками. Но стоит сказать, что это не только наша заслуга – поблагодарю НЭК “Укрэнерго”, которая отреагировала и вместе с нами нашла решение, как пропустить эту мощность по сети. Это как раз пример хорошей слаженной роботы, когда и частник, и госструктура настроены на результат, а не просто на поиск крайнего.
– Насколько интересна экономика работы на импортном угле?
– На тот момент вопрос экономики не стоял. Было важно обеспечить необходимый объем производства э/э. Экономически это хуже, чем работать на украинском угле. Польский уголь получается по цене далеко за 2 тыс. грн., при том, что цена на украинский уголь сегодня 1650 грн. на рынке. Понятно, что это переплата. 2 100 – 2 500 за тонну цена импортного угля. Ни один тариф этого не выдержит. Но, еще раз – не стоял вопрос экономики. Ряд наших станций работал с нулевой, даже с отрицательной экономикой, даже по своим переменным затратам. Я не говорю о полной себестоимости. Мы уже забыли, когда это покрывалось тарифами. И когда говорят о том, что мы как-то экономически мыслили и ограничивали производство, это абсолютно не соответствует действительности.
– Наверняка это отобразится на ваших финансовых показателях за первый квартал?
– На генерацию и энергетику нельзя смотреть по результатам одного квартала. Да, в первом квартале мы активно работали. Но давайте посмотрим, что будет во втором и третьем кварталах, когда уже сегодня блоки работают минимальным составом, а нам необходимо выполнять ремонтную программу, готовиться к следующему ОЗП. Это нормально, когда генерация в моменты пиков зарабатывает. Но когда в системе профицит, то заработок от этих пиков идет на покрытие тех необходимых затрат, чтобы в будущем генерация могла обеспечить стабильную работу и отпуск.
– Но на газе вы все-таки не хотели работать?
– Скажу честно, для нас совсем не интересно работать на газе. При текущем прайс-кэпе, когда 2,60-2,70 грн./кВт себестоимость работы на газе, о какой экономике можно говорить? Но отвечу по поводу обвинений в том, что мы умышленно не работали на газе. Мы минимизировали эту работу там, где это максимально возможно. Мы работали с колес. У нас уголь приходил и тут же уходил на сжигание. У нас работа была организована в формате 24/7. Логисты вытворяли чудеса, чтобы уголь ехал максимально быстро, загружался и разгружался. Угольщики поднимали все, что можно было поднять, работало все возможное оборудование. Мы подняли все свои технологические склады. Поэтому минимизация нашей работы на газе – это, в первую очередь, результат слаженной и напряженной работы всех элементов технологической цепочки, всех работников “ДТЭК Энерго”.
Второе. Мы были готовы к работе на газе и, более того, частично на нем работали. На все наши станции были заведены определенные лимиты. Да, чистый газ мы не сжигали. Мы им подсвечивали при необходимости. Когда угля совсем становилось мало или не соответствовало его качество, было больше подсветки газа. Скажу так – мы использовали газ гораздо больше, чем в повседневной стабильной работе наших станций. Почему, собственно, ЛуТЭС работала тремя блоками? Это один из примеров того, каким образом мы находили решения.
Что касается аварийности, то это следствие безразличия и нежелания слышать и понимать проблемы отрасли. Чтобы не было аварийности, блоки должны ремонтироваться и готовиться к ОЗП. Но, к сожалению, эта история с импортом э/э, начиная с 2019 года, когда вытесняли отечественную генерацию, все эти ограничения с ценообразованием, ручное регулирование тарифов привело к тому, что в 2020 году вся генерация стала на грани выживания. У нас существенно сократились затраты на ремонты наших блоков – приблизительно на 50%. Это не потому, что мы вот так решили оптимизировать. Это потому, что реально не было финансовой возможности для ремонтов. Мы говорили, даже кричали, что давайте все-таки поддерживать генерацию, чтобы была возможность какого-то заработка, раз не дали в ОЗП из-за импорта поработать. Но в итоге вопросы остались без ответов. И это не могло не отразиться на состоянии блоков.
– Авария на Запорожской ТЭС вызвала интерес у СБУ. Наверное, вы видели письмо по ней?
– Работала комиссия. По результатам составлен акт расследования аварии на ЗаТЭС и посадки ее на ноль. В этой комиссии участвовали и наши представители, и министерства, и Госнэргонадзора, и “Запорожьеоблэнерго”. То есть это была межведомственная комиссия. В акте четко изложена хронология событий и то, что изначально первопричиной аварии было короткое замыкание на подстанции “Луч”, которая принадлежит “Запорожьеоблэнерго”. Да, безусловно, там были факторы, которые где-то усложнили ее течение, в частности, то, что один блочный трансформатор на ЗаТЭС находился в ремонте, и она работала на резервном. Но это уже следствие. А то, что трансформатор находился в ремонте – такое случается.
– И все-таки, какие планы по ремонтной кампании? Если на рынке ничего не меняется, а мы пока не видим ничего такого, то, выходит, существенно увеличить расходы на ремонт нет возможности?
– У нас в планах было увеличение ремонтной программы. На этот год план по нашей генерации составляет порядка 2,4 млрд. грн., и это существенный прирост к уровню прошлого года. Это оптимальный уровень. Нам уже нужно готовить оборудование к следующему ОЗП, чтобы избежать аварийности. Мы приступили к своей ремонтной программе, как только блоки стали менее востребованы. Уже наша генерация потратила около 400 млн. грн. Да, основные ремонты будут сейчас начинаться. Мы к ним готовимся – как к капитальным, так и к средним. Но я не уверен, что всем нашим планам суждено будет сбыться. Потому что мы их строим, учитывая доходы и расходы. И сегодня есть факторы, которые позволяют сказать о том, что существует риск срыва реализации этих планов.
Один из них – это долг “Укрэнерго” за работу на балансирующем рынке. Он составляет 2,4 млрд. грн. Реально соизмерим с нашей ремонтной кампанией. Долг в 2,4 млрд. грн. был накоплен на протяжении октября 2020-го – февраля 2021 года, самый большой его прирост – почти на 1 млрд. грн. – произошел в январе, когда нам очень активно давали команды на загрузку. В результате сверх коммерческого графика в этот месяц мы произвели, в частности, около 500 млн. кВт-ч, для чего пришлось, в том числе, сжигать дефицитный уголь. Мы поддержали энергосистему в отопительный сезон в условиях дефицита мощностей, а теперь имеем долг, перспектива погашения которого не ясна.
– Существуют ли какие-то договоренности о погашении долга?
– Пока никаких договоренностей у нас нет. НЭК “Укрэнерго” – единственная, кто хоть что-то говорит, объясняет, что система разбалансирована, что нужно искать деньги. Ответа от Минэнерго и НКРЭКУ, которые могли бы повлиять на ситуацию, так и нет. Поэтому 23 апреля мы подали в Хозяйственный суд Киева иск о взыскании с НЭК “Укрэнерго” этих 2,4 млрд. грн. долга. Все другие возможности решения вопроса по нему исчерпаны.
– Глава “Укрэнерго” заявил, что одним из вариантов решения вопроса может быть привлечение заимствования в размере от 3 до 4 млрд. грн., и они готовы начать консультации со всеми участниками. Вы, со своей стороны, готовы обсуждать, например, варианты выпуска облигаций – внутренних либо внешних – для погашения долгов?
– “Укрэнерго” понимает проблему и пытается найти выход из нее, но это проблема не только “Укрэнерго”, а всей системы. И нужно вовлечение как Минэнерго, так и регулятора. Рассмотрение дела в суде уже назначено на конец мая.
Облигации как вариант погашения можно обсуждать. Тут ключевой фактор – нужны быстрые работающие механизмы погашения долгов. Потому что длительные механизмы, к сожалению, уже не сработают. Вся система может просто не дожить до реализации этих длительных механизмов. Мы это уже проходили по долгам старого рынка. Тогда планировали, что будет определенный взаимозачет с налогами, и они будут соответственно компенсироваться. Но это тоже никуда не продвинулось. Искать решение долгов.
– Долг “Укрэнерго” – самый большой долг перед вашей компанией?
– Да, это самый большой долг НЭК перед нами. Никогда такого не было. Впрочем, и балансирующий рынок не так давно стал работать. И, к сожалению, недолго проработал. Первое серьезное прохождение ОЗП показало всю разбалансированность системы.
– Суд – это тоже длительная процедура, а ремонты нужно делать сейчас. Как выходить из этой ситуации? Возможно, вы как-то корректируете и оптимизируете ремонтную программу?
– Сделать больше за меньшие деньги – это хорошо, но у нас работают достаточно серьезные процедуры, в том числе закупочные, заложено капитальное строительство. И говорить о том, что у нас есть лишний жирок с точки зрения нашей затратной части, нельзя. Ремонты, которые мы наметили, – это то, что критически необходимо. Мы к ремонтной программе подходим очень скрупулезно, потому сделать то же самое меньшими деньгами уже невозможно. Самый отчаянный шаг – вообще отказаться от каких-то ремонтов. Понятно, что это будут какие-то крупные ремонты. Мелкие и средние, а также текущие в любом случае не сделаешь в плановом режиме, придется делать в аварийном.
– Какие ваши планы относительно угледобычи? Какие выстраиваете приоритеты?
– Видя и готовясь к новому ОЗП, понимаем, что единственным источником пополнения своих складов в условиях дефицита денежных средств является уголь собственной добычи. Да и с фундаментальной точки зрения это правильно – брать уголь внутри Украины, чем поддерживать другие страны.
Мы настроены на то, чтобы не снижать объемы добычи. По “Павлоградуглю” в этом году должно быть порядка 16 млн. тонн, еще 1 млн. тонн должна добыть шахта “Белозерская”. Пока мы на эти планы настроены. Но в 2020 году у нас простои были, потому прошлый год не показательный. Плюс в прошлом году был еще и “Добропольеуголь”.
– То есть все-таки вы ориентируетесь на определенное снижение добычи?
– Нет. Если смотреть год к году, то “Павлоградуголь” примерно будет находиться на уровне. Но нужно так же сказать, что две его шахты в этом году заканчивают отработку своих запасов – шахта “Благодатная” и “Сташкова”. “Павлоградуголь” будет работать 8 шахтами. И они будут добывать столько, сколько добывали в прошлом году 10 шахт. Программа инвестиций по нашим шахтам – порядка 4 млрд. грн. Вот мы ее и настроены выполнять.
Мы всегда говорили и будем говорить, что у нас должна быть сбалансированная цепочка и система. И мы должны максимально обеспечивать работой внутри страны. Это правильно и стратегически, и экономически. Если экономику считать вдолгую, а не ситуативно, то свое производство лучше.
– Как решился вопрос с работниками шахт, по которым заканчивается добыча?
– Люди все распределены. Многие уже начали работать на других наших шахтоуправлениях.
– Сколько вы потеряли на этом ОЗП? К примеру, глава энергокомитета Рады Андрей Герус писал, что из-за выведения в простой ваших ТЭС вы потеряли 1 млрд. грн.
– Спасибо ему, что он переживает за нас. Но очень бы хотелось, чтобы он помог в решении вопросов, которые нужны не только нам, но и всей генерации, в том числе и тепловой.
Что касается потери прибыли, экономики… Даже если бы у нас было больше угля, мы бы не выработали больше э/э. Это все теоретический расчет, который можно сделать на листике бумажки, но это не имеет ничего общего с практикой.
Те заявления, что у нас были остатки денежных средств на конец года на счетах, которые мы могли бы направить на уголь, некомпетентные. Я уже говорил, что в принципе привезти уголь максимально быстро достаточно затруднительно. Мы ввезли максимум, который можно было привезти.
Во-вторых, эти денежные средства образовались за последние месяцы, когда генерация действительно производила больше. Никто не говорит, что у нас денег не было предыдущие 8-9 месяцев работы в 2020 году, чтобы к этому вопросу подходить стабильно. Но это же ситуативная вещь. Посмотрите, какие на сегодня мы имеем долги перед нашими поставщиками угля. И это же не от хорошей жизни. Да, на переходящий остаток у нас было сальдо. Но это все в принципе идет на погашение долгов, а все, что останется, – на ремонтную программу. Нам же уголь никто бесплатно поставлять не будет.
– Прайс-кепы на рынке электроэнергии. Возможна ли их отмена и какие это будет иметь последствия?
– Наличие прайс-кепов говорит о том, что нельзя быть одной ногой там, а другой здесь. Мы сказали, что у нас работает рынок. Но вместе с тем хотим этим рынком управлять в ручном режиме в духе социалистических традиций. Тот, кто постарше, видел, когда в конце 80-х-начале 90-х ценами пытались управлять в ручном режиме – к чему это привело? Ни к чему, кроме тотального дефицита.
Но опять же, кривую спроса и предложения никто не отменял. Когда действительно в системе дефицит, то генерация может больше зарабатывать. Когда профицит – цены падают, и генерация работает на уровне своей себестоимости или ниже. Заработанное в пике идет на покрытие постоянных затрат. А вот это опасение уйти от прайс-кепов… Не знаю, с чем это связать. Наверное, это все-таки больше взгляд на ситуацию не в долгосрочном плане. Смотрим здесь и сейчас и предпринимаем какие-то популистские действия. Только так можно объяснять ограничения.
– Что еще нужно делать помимо отмены прайс-кепов?
– Самое главное – нужно стабилизировать ситуацию, чтобы она стала прогнозируемой и управляемой. У нового руководителя Минэнерго есть возможности взять под контроль ситуацию в отрасли. Если есть планы ремонтной программы, планы отпуска, то в принципе все участники должны их выполнять. Все должно работать более-менее синхронизировано, а не по принципу “лебедь-рак-щука” (каждый в своем направлении).
В первую очередь нужно решать вопросы с долгами в системе. “Укрэнерго” не только нам должно, но и другим генерациям, не только тепловым – тому же “Энергоатому”, ВИЭ. Этот долговой финансовый коллапс нужно начинать решать. Подчеркиваю, ни у одной генерации нет возможности, какого-то запаса прочности и дальше накапливать долги и при этом стабильно работать. Тепловая генерация абсолютно не сбалансирована. “Центрэнерго” об этом тоже заявляет. Без решения вопроса долгов очень сложно будет всем нам двигаться дальше и очень сложно будет говорить о той синхронизации и интеграции в европейское энергосообщество. Это все под большой угрозой и вопросом.
– Вы как человек с рынка, как думаете, насколько прогнозный баланс важный документ?
– Он все равно дает определенный ориентир. Если говорить о чисто рыночном механизме, то, может, баланс в принципе не особо и интересен. Но должен тогда работать рынок с теми элементами, которые в него закладывались. Тогда нужно понимать, что есть определенные риски и возможности. Например, если ты не угадал с углем и не привез достаточного количества, то на тебя ложиться дополнительный отпуск, ты запускаешься на резервном топливе (на газе), производишь эту э/э, получаешь за нее справедливый тариф и в принципе нормально работаешь. Но когда все рыночные механизмы не работают, то в любом случае должен быть какой-то инструмент координации. На сегодня этим инструментом может быть только баланс. Мы ж не залезем в ремонтную программу “Энергоатома”, мы же ее не видим и не должны видеть. Но ориентироваться, как он будет работать, чтобы планировать какие-то вещи, необходимо.
– В сравнении с прошлым годом для тепловой генерации закладывают в балансе большую выработку.
– Да, в сравнении с прошлым годом чуть больше. Но предполагается, что и в экономике будет чуть лучше ситуация, есть планы по росту ВВП. Если все эти планы будут реализовываться, то в целом отпуск э/э в системе улучшится. Этот вопрос касается всей тепловой генерации.
– В чем заключалась оптимизация ремонтных компаний, о которой недавно заявило Минэнерго?
– Нас это особо не коснулось. Несколько подкорректированы сроки, чтобы быть более синхронизированными, однако принципиально ни на количество ремонтов, ни на то, какие блоки должны ремонтироваться, это не повлияло. Больше касается “Энергоатома”.
– А как вас коснется создание вертикально интегрированной компании (ВИК) на базе “Центрэнерго”?
– Практически никак. “Центрэнерго” – это другая компания и другой участник рынка. Но с точки зрения стабильности энергосистемы и производства угля, экономичности создание такой ВИК является здравым и правильным решением, принятым в той парадигме win-win, которую сейчас все популяризируют. Это плюс и для генерации “Центрэнерго”, потому что есть стабильные и прогнозируемые поставки углей, с лучшей экономикой по сравнению с импортной альтернативой, если действительно в эту ВИК будут включены лучшие шахты. Для угольщиков это понятный рынок сбыта, это видение перспективы. Если там всем нужен будет этот уголь, то коллегам уже сейчас нужно планировать раскройку шахтных полей. И если в ВИК будут интегрированы шахты “Добропольеугля”, для “Центрэнерго” это будет большой экономический плюс. Мы вернули государству эффективные шахты, на сегодня они лучшие из тех, которые находятся в госсобственности, по всем показателям: и с точки зрения себестоимости, которая в 3-10 раз меньше, и с точки зрения производительности и нагрузки на очистной забой.
– Это будет более сильный конкурент, который сможет вас ограничить.
– Мы не боимся конкуренции – у нас нет и не было монополии. Мы за то, чтобы были нормальные рыночные механизмы, чтобы все участники работали по единым правилам. Потому, если “Центрэнерго” будет стабильно работать, это плюс для всего рынка.
– Вы уже заплатили за аренду “Добропольеугля”?
– Да, этот вопрос закрыт.
– А государство рассчиталось с вами за оборудование?
– Тоже да. Оно выкупило имущество “Добропольеуголь-добычи”, которое было частным. Государственное же мы вернули в полном объеме. В настоящее время с “Добропольеуголь-добычей” у нас только коммерческие операции, в частности закупаем у них уголь – уже перечислили за него аванс около 90 млн. грн. У нас они частично покупают услуги обогащения, хотя не только у нас.
– У Украины амбициозные планы по второму национально определенному взносу (НОВ2), проект которого недавно был презентован министром экологии Романом Абрамовским. Цель Украины – до 2030 года сократить выбросы парниковых газов на 65% по сравнению с 1990 годом. Как вы к этому относитесь?
– Тема НОВ не работает. Нужно посмотреть на ситуацию с НПСВ (Национальный план по сокращению выбросов от больших сжигательных установок), сделать правильные выводы, а потом уже принимать решения по поводу НОВ.
Что же касается НПСВ, то и этот план на сегодня не работает. К сожалению, после его принятия в 2017 г. не был предпринят ряд необходимых действий, и самое главное – не был разработан механизм финансирования экологизации этих предприятий. Украина взяла на себя достаточно повышенные обязательства. Все крупные сжигательные установки: ТЭС, ТЭЦ и ряд котелен должны были реализовать эти экологические мероприятия в очень сжатые сроки. В рекордно сжатые сроки в сравнении с тем, как это проходили европейские страны. Наверное, технически это было возможно, но при условии, если бы был механизм финансирования.
Европа шла к этому несколько десятилетий. Где-то через инвестнадбавки в тарифе, где-то через специальную помощь. У нас, к сожалению, механизм финансирования и сейчас отсутствует. Потому реализация Нацплана в текущих условиях тарифообразования абсолютно невозможна. Чтобы реализовать НПСВ, необходимо более EUR4 млрд. в целом по Украине, как для государственной, так и для частной генерации. Таких денег нет ни у одной генерации.
Так что в первую очередь нужно все-таки находить механизм финансирования. Кроме того, нужно здраво и без популизма взглянуть на Нацплан и привести его к реалиям, которые мы как страна сможем выполнять.
Потому что план принят с 2017 года, а готовиться начал еще до 2014 года, в котором много чего произошло. В Нацплане есть ряд блоков, которые находятся на неподконтрольной территории, и их нужно исключать. С другой стороны, с потерей антрацитовых шахт ряд блоков, и не только у нас, были переведены на уголь газовой марки, прошли реконструкцию, а в Нацплане они подпадали под те блоки, что должны были выводится из эксплуатации. В целом НПСВ хороший пример того, когда желание, неподтвержденное возможностями, не работает.
– Но за эти 4 года вы все-таки что-то вкладывали?
– Мы и до этого реализовывали свои экологические программы, крупные проекты реконструкции. Например, то, что касается пыли – строили электрофильтры. Один из последних – на Приднепровской ТЭС. Существующие электрофильтры реконструировали, как на Ладыжинской ТЭС. Мероприятия по строительству улавливающих пыль электрофильтров – это проще и дешевле, но в Нацплане заложена глобальная и крайне дорогостоящая вещь – сероазотоочистка. Это сотни миллионов евро.
“Центрэнерго” – первый, кто построил сероочистку на один блок. Строили 5-7 лет и инвестировали порядка 570 млн. грн., частично за счет инвестсоставляющей, которая раньше была в тарифе. И эта сероочистка не работает сейчас полноценно, как и нет решений, что делать с отходами ее работы.
– Об экономике. НБУ в текущем квартале ожидает роста ВВП +8,7%, хотя в первом квартале был еще минус 1,5%. Вы уже прогнозируете, как это может сказаться на вас?
– Мы вошли в теплое время года и видим, что все наши блоки работают в минимальном составе, по одному блоку или корпусу. Поэтому может экономика и почувствует плюс, но во II-III квартале тепловая генерация его особо не заметит. Хотелось бы этот плюс увидеть в расчетах по долгам.
– А какие результаты первого квартала по натуральному показателю?
– В натуральных цифрах будет больше. Объем выработки больше. По экономике покажет аудированная отчетность. Добыча тоже будет больше, чем в первом квартале 2020 года. Прошлый год мы закончили с убытком в 19,3 млрд. грн.
– Относительно реструктуризации долгов – на майские праздники запланированы собрания в Лондоне. Что для вас это решение о реструктуризации будет означать?
– Здесь вопрос надо рассматривать не с точки зрения рынка заимствования, а с точки зрения того, что нам с кредиторами удалось понять и услышать друг друга. Опять-таки, наша невозможность выполнять ту долговую нагрузку связана не с тем, что мы где-то не так спланировали, лишние кредиты взяли или еще что-то. Мы тоже не прогнозировали такой ситуации, таких быстрых и глобальных изменений в энергетике. Но когда они произошли, нам пришлось договариваться с кредиторами. Они посмотрели все наши модели, перепроверили наши расчеты, подтвердили, что тоже видят, что это реальная картина. Потому теперь их ожидания и наши возможности построены на одинаковых предположениях. И наши возможности по обслуживанию долгов сбалансированы. Для нас это основное – реструктуризация будет для нас всех таким показателем, что мы с кредиторами находимся на одной стороне. Мы одинаково смотрим на перспективу и понимаем, как будем обслуживать и оплачивать кредиты.
– Вопрос по рынку э/э. Кто и в каком сегменте здесь работает? Насколько это влияет на вашу экономику? Наверное, “Д.Трейдинг” больше в трейдинге, но так или иначе у вас есть доля прямых договоров. Как вы оцениваете работу этого рынка?
– Наша структура достаточно дифференцирована и соответствует спросу на тех сегментах рынка, который есть. Где потребность в прямых договорах – идем на прямые договора. Там, где часть покупателей идут на РСВ, то мы тоже идем на РСВ. Понятно, что мы в основном продаем большие объемы. Если говорить о рынке энергетики в целом, то я бы не говорил о разных его сегментах – они могут меняться, и по мере того как рынок будет становиться более цивилизованным, он все больше будет уходить в прямые договора, все меньше будет оставаться на РСВ и тем более на внутрисуточном рынке. И тогда не будет тех перекосов, которые есть сегодня. Обычно прямые договора, длинные, для покупателя стабильнее и дешевле. То, что покупаешь на споте на ВСР, должно быть самое дорогое.
У нас пока не так. У нас очень много манипуляций. Потому, например, на ВСР продают иногда дешевле, чем на РСВ.
Для “ДТЭК Энерго” больше вопрос, какую роль в рынке электроэнергии мы выполняем. Мы и дальше понимаем, что будем балансирующей единицей и выполнять роль такой пиковой и полупиковой генерации. Соответственно, должны будем балансировать где-то суточные максимумы, где-то сезонные. Да, мы понимаем свою роль, но сам рынок не до конца к этой роли адаптируется – не появляются инструменты, чтобы маневровая генерация могла эффективно работать. Балансирующий рынок – это одно из таких проявлений. Там, где есть потребность в удержании резервов, которые приходятся и будут приходиться, в частности, на тепловую генерацию, там есть так называемая плата за мощность или за стратегический резерв. У нас на рынке пока такого тоже нет. Хотя у наших ближайших соседей поляков это работает и проводятся длительные аукционы на плату за мощность. Соответственно, под ту роль, которую мы уже выполняем, рынок пока не готов.
– Так или иначе, мы понимаем, что угольная генерация со временем будет постепенно выводиться. Но остаются площадки, куда подведены все коммуникации, налажена инфраструктура. Какими вы видите варианты использования ваших больших площадок под станциями?
– Мы сейчас над этим думаем. Мы сами заинтересованы, чтобы наша инфраструктура не простаивала, а была востребована. Более того, видим, что в ряде направлений есть потребность. И это не только наше мнение.
Если посмотреть ежегодный отчет “Укрэнерго” о достаточности мощностей, то они тоже видят потребность в маневренной генерации. И в угольной, и высокоманевренной, которой являются газотурбинные агрегаты, и в промышленных источниках накопления энергии. У нас все есть для того, чтобы это развивать у себя с точки зрения инфраструктуры. Но если говорить о высокоманевренной генерации и об источниках накопления энергии, то у нас пока рынок и система к этому не готовы.
Сейчас мы отстаиваем то, чтобы системы накопления энергии (СНЭ) видели как отдельный элемент энергосистемы. Чтобы СНЭ, соответственно, могли работать и зарабатывать на тех сегментах, на которых должны. Это не генерация.
То же касается и газотурбинных агрегатов. Они в первую очередь будут работать на балансирующем рынке (БР) и рынке вспомогательных услуг. Если БР не работает, то никто не будет строить. ВИЭ также рассматривают системы аккумулирования энергии, но не как отдельный вид услуг, а как возможность снизить небалансы, поскольку ВИЭ сейчас начинают за них платить.
– Если говорить о новой структуре всего холдинга ДТЭК, вы уже четко понимаете круг своих полномочий или это еще живой (формирующийся) организм?
– Мне кажется, мы изначально четко все понимали. Но при этом нет ничего вечного под луной. Если ситуация будет меняться, то ДТЭК всегда будет готов гибко реагировать на изменения. (Дмитрий Кошевой, Нина Яворская, Reform.energy/Энергетика Украины и мира)
