Прошла всего неделя после того, как члены межгосударственного нефтяного картеля OПЕК 7 декабря договорились о снижении добычи, чтобы сдержать падение цен. И стоимость сырья на мировых рынках снова пошла вниз. 18 декабря цена поставки марки Brent в феврале 2019 г. достигла уровня $58,8/бар.
Коснулось это и Украины. Правда, пока лишь косвенно – заправщики не спешат снижать цены внутри страны, из-за чего пресса начала критиковать их за чрезмерную жадность. Разница между оптовыми ценами топлива и цифрами на стелах АЗС достигла колоссальных 30%.
На украинском сегменте европейского рынка нефтепродуктов трейдеры ждут заработка на предновогоднем ажиотажном спросе, после которого цены в рознице упадут. Но к западу от нашей границы в большинстве стран оптово-розничный спред до заоблачных высот никто не раздувает и цены дизтоплива и бензина на заправках четко следуют за нефтяными котировками. В большинстве этих стран трейдеры боятся потерять потребителей и пребывают в шоке от вотума недоверия, который саммит ОПЕК+ получил от мирового рынка “бумажной” нефти.
Торговцы фьючерсами бегут с корабля
На эту, по сути виртуальную, часть рынка приходится более 70% всей мировой нефтяной торговли. Такие сделки подвержены спекулятивным колебаниям в основном из-за того, что на разбор физического рынка брокерам часто не хватает ресурсов. Остальные 30% – реальный рынок, цены которого формируют скорее не биржевые игроки и банкиры, а таможенные брокеры, инженеры-геологи, моряки-танкеристы и экспедиторы. В отличии от рынка фьючерсов эту базовую часть рынка нефти в сторону падения или повышения цен толкают совсем не “впечатления рынка” и твиты Трампа. А десятки реальных и очень разных фискальных, логистических и санкционных факторов.
Давление последних на рынок в последние год-полтора растет лавинообразно. Так что нет ничего удивительного, что под этой лавиной и натиском демпинговых войн финансовые торговцы бегут с рынка нефтяных фьючерсов на рынки других товаров, боясь прогореть. Нечто подобное случилось недавно на рынке кобальта для аккумуляторов электромобилей, цена которого за полгода рухнула вполовину, с $94 до $55/та.
Впрочем, электромобильные перипетии имеют мало общего с будущим рынка реальной нефти, хотя многим кажется, что это не так. В действительности, куда большее влияние на него оказывают санкционные сюрпризы, которые и заставили биржевых спекулянтов бежать из нефтяных бумаг несмотря на очередной успешный сговор картеля ОПЕК+. При этом наибольшее внимание журналистов и экспертов привлекают странные процессы вокруг санкций против КНДР, Ирана и Сирии. Парадокс заключается в том, что усиление санкционного давления должно бы вызывать рост нефтяных цен, но происходит обратное.
Российский интерес
Надежды брокеров, которые рассчитывали на рост цен в 2017-18 годах были сосредоточены на Иране, который входит в пятерку ведущих производителей нефти, и антииранские санкции США. Однако “штатовские” ограничения со списком исключений для американских союзников вступили в силу еще в середине осени, а цены “бумажной нефти” не показывали стабильный рост. Этот феномен объясняется довольно просто. Еще в ноябре командование Тихоокеанского флота США докладывало в Вашингтон о том, что группа стран-контролеров санкционного режима против КНДР выявила систему массовой контрабанды нефти в международных водах.
Знакомство с деталями доклада порождало закономерный вопрос: если не ахти какие могучие нефтекомпании КНДР перегружают сырье с борта на борт вдалеке от побережья, то что помешает Ирану освоить этот же способ торговли после введения санкций? Ведь о блокаде его портов для соблюдения ограничений пока речи не идет. По этой схеме Тегеран сможет торговать сырьем даже после того, как закончится срок действия “исключительного” списка стран Дальнего Востока. Не зря же российская “Роснефть” в 2017 году продавала часть своих акций дружественному для Ирана Эмирату Катар и покупала самый крупный НПЗ в Индии.
Эти две сделки еще год назад показали, что санкционное давление на мировой рынок нефти в 2018-20 годах будет расти. Но следствием станет вовсе не рост цен, а обострение демпинговых войн. Чтобы протащить сделки с Катаром и Индией, Москва откровенно втягивала Иран в войну в Сирии и Йемене, подталкивая Исламскую Республику под санкции.
Предпринимались грандиозные усилия. Сделки, стоимостью $23 млрд., стали крупнейшими в современной российской истории. И это – откровенные инвестиции в будущую контрабанду, сделанные в расчет на санкции. Но дело не только в запутанных российских политических интересах. Есть у этих сделок и ряд куда более прозаичных причин. Во-первых, рынок перевалки танкеров в море может остановить только регулярная и масштабная международная военная операция, а ее нет. И во-вторых, своп-операции по обмену российской нефти в Каспийском и Азовском морях взамен отгрузки иранской нефти в Персидском заливе в реальном времени отследить крайне сложно.
Контрабандная Годзилла
Еще один сюрприз на рынке физической нефти произошел в Сирии уже после саммита ОПЕК+. На ее территории 17 декабря встретились два крупнейших в мире официальных нефтяных контрабандиста, сирийский диктатор Башар Асад и диктатор Судана Омар аль Башид. Поставки в эти страны или экспорт из них запрещены ЕС, ООН и несколькими международными соглашениями. Правда, не все государства мира эти соглашения считают законными.
Гражданская война изолировала Сирию от большинства своих источников нефти и нефтепродуктов. Судан вместе с РФ помогает властям этой страны обходить санкции. Причем, российская помощь Сирии окупается сторицей, потому что Асад является главной для РФ фигурой поддержания мировых нефтяных цен на уровне $50-$60/баррель сорта Brent, приемлемом для российского бюджета. Нефть ниже этого уровня грозит России коллапсом.
Между тем Сирия наряду с Египтом еще с 2010 года стала ключевой базой нефтяной логистики всего Ближнего Востока. Гражданская война на этой территории формирует судьбу трех крупнейших нефтяных артерий мира, состояние которых напрямую влияет на мировые цены физических рынков нефти.
– Первая артерия – это идущий в Искендерун турецкий нефтепровод с иракского Курдистана годовой мощностью 30 млн. т.
– Вторая – частично законсервированный нефтепровод Мосул-Хайфа мощностью 60 млн. т.
– Третья – полностью законсервированный гигант Aramco Tapline 60 млн. т, который идет в южный Ливан из Саудовской Аравии через оккупированные Израилем сирийские Голанские высоты.
Благодаря саботажу нормальной работы этих труб Асад имеет влияние на своих союзников. Регулирование этим диктатором температуры войны на своей “родной” территории непосредственно влияет на ценовые ожидания мирового рынка. Пока идет война, на рынок не поступает порядка 100 млн. т нефти в год, которая остается в скважинах Ирака и самой Сирии. Если война начнет сходить на нет, на рынок выплеснется около 150 млн. т, исходя из мощностей трубопроводов в зоне риска. Это неминуемо обрушит цены на нефть намного ниже нынешнего уровня.
Секреты Месопотамии
Большинство потенциальных ресурсов на указанных нефтяных артериях априори нелегальные и находятся вне контроля добывающих квот ОПЕК+. Во-первых, нефть для этих труб находится вне политики квот, потому что перспективная загрузка Aramco Tapline – это не экспорт, а клиринг. Это товарные контрибуционные платежи Республики Ирак Королевству Саудовская Аравия (КСА) на покрытие издержек за оккупацию Кувейта. И никакой ОПЕК+ не в состоянии запретить Ираку и КСА вывозить, а главное, накапливать огромный товарный долг нефти по контрибуциям.
И во-вторых, наряду с этим накопленным объемом “серого экспорта” в регионе есть еще один очаг нефтяной контрабанды, это иракский Курдистан. В своей нефтяной экспортной политике курдские власти подчиняться Багдаду категорически не намерены из-за взаимных федеральных долгов. Поэтому квоты ОПЕК+ курдов принципиально никак не касаются. Соблюдать их Курдистан не намерен даже с учетом того, что фактически сформировавшая группу ОПЕК+ компания “Роснефть” в 2017 году предприняла попытку за $1,3 млрд. купить все внутренние нефтепроводы иранской провинции.
В начале 2018 года курдские политики посчитали, что внеквотный (зачастую просто контрабандный) экспорт нефти принесет намного больше денег. Они пошли на скандал с россиянами и затормозили сделку. Это был понятный выбор. Ведь затухание войны в Сирии позволяет готовить возобновление курдского нефтяного экспорта в Израиль, а также наращивать нелегальный для Багдада экспорт в Турцию. Благо, эта страна стабилизировала нефтепровод, оккупировав прилегающие к нему приграничные районы Сирии. Курдам такие перспективы сулят гораздо больше денег, чем инвестиции из РФ. Что касается турков, то оккупацию земель вдоль нефтепровода они назвали просто “Оливковой Ветвью” и “растягиванием пояса безопасности”.
Брокеры недоумевают
Очень далекие от физического рынка нефти биржевые трейдеры фьючерсами накануне саммита ОПЕК+ не могли не видеть описанных выше угроз вокруг санкций против КНДР, Ирана и Сирии. В целом, получилось так, что ожидание санкций против Ирана принесло обратный эффект. А затухание войны в Сирии неминуемо приближает выход на мировой рынок весьма крупных ресурсов нефти. Хотя бы потому, что вечных войн не бывает и в итоге всегда кто-то кого-то побеждает.
Что ясно совершенно точно – контрабандный сегмент мирового рынка нефти будет расти опуская цены. Более того, в эпоху торговых войн и санкций контрабанда вполне способна стать общемировым трендом. Следующей горячей точкой физического рынка нефти в 2019 году обещает стать Венесуэла, нефтяные санкции против которой ЕС и США в начале минувшей осени решили отложить. Зато КНР, со свойственной китайцам масштабностью, предложила Бразилии проект строительства трансконтинентальной железной дороги, которая даст режиму Венесуэлы возможность продавать нефть в обход Панамского канала и вероятных санкций. В общем, как оказалось, санкции и банальная контрабанда – не худший для потребителей нефти рыночный инструмент. Иногда он способен удерживать цены от роста намного эффективнее программ энергосбережения и электромобильных революций, которые еще совсем недавно считались главной угрозой для продавцов нефти. (Андрей Старостин, Ubr.ua/Энергетика Украины и мира)
