Новым главой концерна Shell в России в августе 2021 г. назначена Екатерина Грушецкая, она стала первой в истории компании россиянкой на этом посту. О том, в каком направлении Shell будет развиваться в России и почему энергопереход невозможен при отказе от нефти и газа, она рассказала ТАСС в своем первом интервью.
– Вы возглавили российский бизнес Shell в один из самых сложных периодов для нефтегазовой отрасли. Как бы вы определили для себя предстоящие задачи в условиях давления климатической повестки, с одной стороны, и резкого восстановления спроса – с другой?
– Конечно, для меня это не только большая честь, но и очень большая ответственность. Я первый российский гражданин на этой должности. В этом есть и определенные плюсы, и определенные сложности.
Что касается внешних условий, то период, конечно, непростой – кризисы, пандемия и волатильность. Но мы понимаем, что традиционные нефть и газ остаются основной частью энергобаланса. При этом вся наша отрасль, стоящая на пороге кардинальных перемен, сталкивается с дилеммой, от успешного решения которой зависит ее будущее.
– В чем дилемма заключается?
– Прежде всего – в необходимости найти баланс между повесткой энергоперехода, с одной стороны, и традиционными направлениями, связанными с углеводородами, с другой.
Shell поставила перед собой задачу достичь углеродной нейтральности к 2050 году. Но нам при этом не следует забывать, что нефть и особенно газ понадобятся человечеству еще долгое время, если мы не хотим, чтобы мировая экономика остановилась. Население планеты растет, а темпы декарбонизации различных стран и секторов промышленности заметно различаются и в целом труднопредсказуемы. Поэтому спрос на углеводороды в ближайшие десятилетия сохранится даже при самых амбициозных сценариях энергоперехода.
И еще один момент – без добычи традиционных запасов крайне сложно финансировать новую климатическую повестку. Именно так работает энергетика. И это очень важно понимать.
– Shell в этом году столкнулся с беспрецедентным давлением со стороны экологических активистов, которое даже привело к судебному решению о сокращении выбросов почти наполовину к 2030 году. Разбирательство еще продолжается. Но потенциально как такие резолюции могут повлиять на добывающий бизнес?
– Мне бы не хотелось сейчас гадать, как судебные вердикты могут повлиять на бизнес, – как вы знаете, Shell принял решение подать апелляцию. Для концерна это стало очень серьезным прецедентом. При этом мы уже активно занимаемся климатической повесткой, она является частью нашей стратегии. Все решения по проектам в Shell принимаются только с учетом наших климатических целей.
Решение суда, обязывающее Shell сокращать собственные выбросы, стало для нас стимулом ускорить реализацию новой корпоративной стратегии концерна, и мы готовы выступить навстречу этому вызову независимо от того, выиграем эту апелляцию или нет. В третьем квартале этого года мы приняли обязательство сократить объем чистых выбросов от нашей собственной деятельности на 50% к 2030 году относительно уровня 2016 года.
Другой вопрос – непонятно, почему именно к Shell оказалось приковано внимание в этом деле. Решение суда в отношении одной компании не может заменить собой необходимость разработки государственных политик, направленных на сокращение выбросов, но при этом одновременно обеспечивающих энергобезопасность и доступ к источникам энергии. Как мы знаем, не все страны обладают равными возможностями в этом плане.
– То есть пока преждевременно говорить о том, как такое решение, если оно будет окончательно принято, может отразиться на добычных проектах компании, в том числе в России?
– Да, преждевременно. Мы понимаем, что необходимость в добыче традиционных ресурсов есть и она сохранится еще на десятилетия. Есть потребители, которые заинтересованы в том, чтобы добыча нефти и газа продолжалась. Поэтому наш подход заключается в том, чтобы сокращать выбросы на всех проектах, при этом удовлетворяя спрос. И повторюсь, именно эта деятельность финансирует трансформацию нашего бизнеса для целей энергоперехода.
В эпоху энергоперехода Россия остается очень важной страной для Shell – как в сегменте upstream, так и downstream. И поэтому мы рады, что российское правительство очень серьезно относится к вопросу декарбонизации и уделяет этому вопросу внимание на самом высоком уровне, стремясь стать углеродно нейтральной экономикой к 2060 г.
– Согласны ли вы с мнением, что такие суды против добывающих компаний могут стать трендом?
– Для отрасли это, безусловно, неприятный прецедент. Но, опять же, большинство компаний принимают решения о тех или иных проектах, уже задумываясь о том, какой углеродный след они будут иметь.
Концерн Shell уже показывает реальные результаты по сокращению выбросов. Это и является нашим аргументом в данном судебном разбирательстве.
– Следование ESG-критериям отражается как-то на рентабельности российских проектов?
– Критерии ESG – это уже стандарт, и Shell участвует только в тех проектах, где они соблюдаются. Без них мы решений не принимаем в принципе.
Наши российские активы являются достаточно конкурентоспособными в глобальном портфеле Shell, в том числе с точки зрения ESG-критериев.
– Но это не являлось причиной отказа от участия в проекте “Меретояханефтегаз”?
– Нет, ни в коем случае. “Меретояханефтегаз” – это особый случай, когда, к сожалению, сложилась не очень благоприятная обстановка для завершения сделки, так как проработка шла в период пандемии. Кроме того, наложились неблагоприятные макроэкономические факторы. К сожалению, в таких условиях и на фоне сдвижки сроков нам пришлось принять решение о выходе из проекта.
– Это касается только отдельного проекта? В целом каково ваше отношение к проектам в Арктике?
– Да, я имею в виду только МНГ. Что касается работы в Арктике, она в принципе не является сейчас для Shell приоритетом, и мы не планируем рассматривать новые разведочные проекты на шельфе за Полярным кругом – рассматриваем только сушу.
В конце прошлого года мы создали в Арктике с “Газпром нефтью” совместное предприятие по геологоразведке “Гыдан Энерджи”. Это по-настоящему суровые, тяжелые арктические условия. Недавно наше совместное предприятие завершило бурение первой скважины, сейчас идут геологические исследования.
– Результаты ожидаются обнадеживающие?
– Еще рано об этом говорить. Важно, что наше партнерство с “Газпром нефтью” очень успешное, о чем свидетельствует работа СП “Салым Петролеум Девелопмент” (с 2003 г. разрабатывает Салымскую группу нефтяных месторождений в ХМАО – прим. ТАСС). На сегодняшний день накопленный объем добычи на этих месторождениях составил более 100 млн. т нефти с момента запуска проекта, а общая длина пробуренных скважин составила 5 млн. м.
– Россия планирует к 2035 году увеличить производство СПГ в несколько раз, до 130 млн. т в год. Ваши прогнозы по рынку СПГ совпадают с такой оценкой?
– У России в этой области огромный потенциал развития, учитывая ее близость к перспективному Азиатскому региону. Сейчас, конечно, Россия по-прежнему недостаточно представлена на глобальном рынке СПГ: 19% мировых остаточных запасов газа против 8% мирового объема производства СПГ.
При этом спрос на сжиженный газ растет. К 2040 г. он достигнет примерно 700 млн. т в год, то есть почти удвоится по сравнению с уровнем 2020 г. И при этом 75% этого роста будет сосредоточено в Азии, в непосредственной близости к российской сырьевой базе. Поэтому логично, что Россия здесь будет занимать значительное место. При этом мы видим, что производственных мощностей недостаточно для обеспечения такого спроса.
В этом смысле мы бы хотели участвовать в таких проектах на Дальнем Востоке, потому что азиатский рынок, безусловно, испытывает потребность в этом энергоресурсе.
– То есть амбиции Shell в развитии СПГ-бизнеса лежат в регионе Дальнего Востока?
– Не обязательно только там. Я говорю о том, где имеет смысл развивать это направление с точки зрения близости к Азиатскому региону. Но нас могут заинтересовать и другие регионы.
– Но на Дальнем Востоке остро стоит вопрос о сырьевой базе…
– Это правда.
– В связи с этим хочется спросить, увидим ли мы все-таки прогресс в вопросе расширения сырьевой базы для проекта “Сахалин-2”?
– Мы над этим работаем, но прогресса в этих переговорах пока нет. Сейчас в первую очередь стоит вопрос о заполнении двух существующих линий завода СПГ.
– Насколько вам интересно сохранить участие в проекте “Сахалин-2” и продлить действие СРП после 2041 года? В чем основная сложность пролонгации соглашения?
– Мы хотели бы продолжать участвовать в этом проекте и после 2041 года, но это всегда должно быть экономически обоснованно.
– Речь идет об изменении экономических условий СРП?
– Речь идет, прежде всего, об эффективном управлении компанией, об обеспечении заполнения производственных линий, о комплексной экономической модели самого предприятия с точки зрения и производства, и поставок СПГ.
– На каком этапе сейчас этот вопрос?
– Это все обсуждается на рабочем уровне в рамках комитетов Sakhalin Energy (оператор проекта “Сахалин-2” – прим. ТАСС). И там идет постоянный контакт с российской стороной, так как это является частью управления СРП.
– Sakhalin Energy продал недавно первую партию “зеленого” СПГ. Это такая новая история для рынка. Считаете ли вы, что у этого товара будет устойчивый спрос? Готовы ли покупатели доплачивать за лейбл “чистый”?
– Вопрос правильный, но вы и сами на него отвечаете. Спрос на углеродно нейтральный СПГ – это во многом вопрос потребителя. Вот была заявка, и Sakhalin Energy поставила в Японию такую партию, а до этого Shell совместно с “Газпромом” – в Великобританию. О будущих заявках я пока говорить не готова. Но думаю, что будущее углеродно нейтрального СПГ во многом зависит от государственного регулирования в этой области.
– Вопрос про традиционное топливо. Этот год был очень сложным для независимых АЗС из-за сильного роста цен на топливо. Shell здесь крупнейший независимый игрок. Насколько вам интересен этот рынок, учитывая сложную ситуацию с маржинальностью?
– Автозаправочный бизнес у Shell достаточно большой, за последние годы мы нарастили количество станций примерно до 420 по стране. И они существуют, как вы правильно отметили, в ситуации очень сложной маржинальности, когда доходность этого бизнеса является отрицательной из-за диспаритета оптовых и розничных цен.
Есть и другая проблема для топливного ретейла – это высокая банковская комиссия эквайринга, которая доходит до 1,5%. Это не сравнить со ставками в Европе 0,3-0,4%. Конечно, нам бы хотелось увидеть динамику в этом вопросе. Автозаправочный бизнес уже не существует в чистом виде, это комплекс услуг – магазины, кафе. Поэтому нам хотелось бы, чтобы здесь применялись ставки, сопоставимые, например, с ресторанным бизнесом.
– Можно ли говорить о том, что в этой ситуации вы будете сокращать сеть АЗС или пересматривать планы по ее развитию?
– Нет, об этом речи не идет. Напротив, благодаря развитию такого направления, как Shell Cafe, последний квартал был очень успешным. Мы надеемся развивать это направление, но и рассчитываем на работу с российским правительством в том, чтобы совершенствовать эффективность рынка АЗС.
Менять планы по развитию сети АЗС мы не будем, продолжаем увеличивать количество станций и регионов, в которых мы присутствуем. Но повторюсь: мы работаем сейчас с правительством по вопросу улучшения доходности этого направления. (ТАСС/Энергетика Украины и мира)