Антонов рассказал «ЭП» о “гибридном” бизнесе в оккупированном Крыму, продаже заправок “ОККО” на востоке Украины, падении топливного рынка, родственных связях с депутатом Виталием Хомутынником и о планах касательно WOG.
Виталий Антонов – нетрадиционный для Украины бизнесмен. Он может легко рассказать о первом заработанном миллионе, но говорить о современных реалиях ведения бизнеса ему не с руки.
Это еще более удивительно, учитывая, что партнером Антонова в “Концерне “Галнафтогаз” (сеть заправок “ОККО”) давно является одно из самых прозрачных финучреждений в мире – Европейский банк реконструкции и развития.
Разговор о событиях последних дней стал табуированной темой для бизнесмена после истории трехмесячной давности, когда в офис “Галнафтогаза” с обысками пришла СБУ. Свой визит гости объяснили подозрениями в “финансировании насильственной смены власти”.
Под этой громкой формулировкой подразумевалось сотрудничество сети заправок “ОККО” из оккупированного Крыма с местной “властью”. Особого труда подтвердить эти подозрения силовикам не составило.
В процессе обыска они нашли документы, по которым было видно, что 12 крымских заправок “ОККО” переданы в управление российским компаниям “Оптимус холдингс” и “Таврида-петролиум”, у истоков создания которых стоял GNG International Limited- кипрский офшор из группы “Галнафтогаз”.
Несмотря на собранные материалы, недавно Генпрокуратура закрыла уголовное дело, но осадок от произошедшего остался у всех участников процесса. Например, для Антонова он вылился в то, что его киевский офис потерял последний атрибут архитектурной демократии: сломанную работниками СБУ стеклянную входную дверь заменила бронированная металлическая.
Однако имиджевые потери “Галнафтогаза” сильнее. В концерне это понимают, поэтому ни под каким углом не признают сотрудничества с российским агрессором.
Например, Антонов утверждает, что крымские заправки переданы в аренду его бывшим сотрудникам. Звучит не сильно убедительно, но тем, кто спешит упрекнуть Антонова в работе на Россию, нужно обратить внимание минимум на два факта.
Первый – недавно “Концерн “Галнафтогаз” попал в список украинских резидентов, против которых Россией введены санкции. Второй – десятки заправок “ОККО” находятся в залоге у кредиторов, и чтобы те не подняли разрушительную волну досрочного возврата займов, Антонову нужно любой ценой сохранять целостность своей группы.
Ниже – о гибридном бизнесе в оккупированном Крыму, продаже заправок “ОККО” на востоке Украины, совместном бизнесе с бывшим премьер-министром Лихтенштейна, родственных связях с Виталием Хомутынником и планах поглощения главного конкурента – группы WOG.
Как из туристического клуба вырасти до нефтетрейдера: история Антонова и группы “Галнафтогаз”
– С чего начался ваш бизнес?
– В 1988 году я закончил Тернопольский финансово-экономический институт. Тогда, в советские времена, у меня был выбор: идти на госслужбу работать в финансовом отделе или заняться чем-то зарождающимся. Это был еще не частный бизнес, это был бизнес, который основывался на общественных организациях.
Мы с друзьями-альпинистами создали альпинистско-туристический клуб “Карпаты”. Я его возглавил. Высотными работами мы зарабатывали свои первые деньги. Выполняли их очень быстро, так как использовали альпинистское снаряжение. Например, красили трубы в 10-20 раз быстрее, чем это делалось с обычными лесами.
– То есть работали на промышленных объектах?
– Да, сейчас это называется “промышленный альпинизм”. Это дало нам возможность почувствовать, что такое реальный бизнес, потому что мы заключали договоры с большими предприятиями. За счет денег, которые мы заработали, выезжали и осуществляли разные альпинистские экспедиции.
– Одной из первых ваших коммерческих компаний была “ТНК-сервис”. Чем она занималась?
– Эта компания принадлежала моему товарищу, а я впоследствии стал ее совладельцем. Она зарабатывала всем, чем могла: покупала и продавала все, что было в то дефицитное время.
Тогда была эра сплошного дефицита. Мы, например, были первые, кто привез на Западную Украину цитрус. Потом уже перешли на более серьезный бизнес. Например, занимались крупноузловой сборкой крановой техники: покупали шасси на Кременчугском автозаводе, ставили на него кран производства Дрогобычского кранового завода и продавали.
– С вами рассчитывались деньгами?
– Нет. В то время не было конвертации между странами. Нужно было что-то придумать. Нашими контрагентами были венгры. Они получали от нас краны, а взамен отдавали бензин с венгерского завода.
Мы думали, что первую цистерну этого бензина будем продавать долго, а смогли продать буквально за полдня. В эру тотального дефицита качественный бензин был очень востребован – венгерские заводы уже в то время были на две головы выше наших по технологии переработки.
В итоге мы продолжили эту схему бартера, увеличили объемы и уже получали нефтепродукты от венгров эшелонами.
– У кого появилась идея создания предприятия, которое профессионально займется торговлей нефтепродуктами?
– Мы как-то постепенно пришли к этому. Тема была довольно сладкая: маржа на обмене кранов на нефтепродукты была громадная. На одной операции мы зарабатывали очень приличные деньги, что и дало нам возможность отказаться от всего и заниматься одним направлением.
Так мы стали оптовым торговцем нефтепродуктами на территории Украины.
Впоследствии мы перешли к нефтепереработке: покупали нефть у “ЮКОСа”, который тогда возглавлял Муравленко (депутат Госдумы в 2011-2016 годах, один из бывших акционеров ЮКОСа. – ЭП), Ходорковским (Михаил Ходорковский, совладелец ЮКОСа. – ЭП) еще и не пахло, и перерабатывали ее на двух заводах – в Надвирной и Дрогобыче.
– Переработка велась по давальческой схеме?
– Да, но качество нефтепродуктов уже тогда нас не устраивало. Мы понимали, что работаем, образно говоря, с “дерьмишком”, но это были реалии того времени.
– Идея создать “Галнафтогаз” принадлежит вам?
– Да, конечно.
– Вы все время говорите “мы”, но компания ассоциируется только с вами. Кто эти “мы”? Например, по компании из 1990-х “ТНК-сервис” вашим партнером был Александр Гегедыш(исполнительный член набсовета, вице-президент по развитию и техническому обеспечению. – ЭП). Сейчас он член набсовета “Галнафтогаза”. Он ваш миноритарный партнер?
– Александр наш сотрудник, член наблюдательного совета.
– То же самое можно сказать про Юрия Кучабского (исполнительный член набсовета, вице-президент по коммерческим вопросам. – ЭП)?
– Да.
Как Хомутынник стал акционером “Галнафтогаза” и что произошло с концерном после прихода ЕБРР
– В 1998 году учредителем ЗАО “Галнафтогаз” была компания Financial and Holdings Establishment. Кому она принадлежала?
– Она была учреждена как холдинговая компания в Лихтенштейне при участии на тот момент премьер-министра Лихтенштейна Маркуса Бюхеля.
– Как у бизнесмена средней руки, которым вы тогда были, родилось партнерство с премьер-министром Лихтенштейна?
– Как оказалось, на тот момент у нас были общие знакомые, которые, в общем, нас и познакомили.
– Это получился чисто ситуативный союз?
– Да. Мы чисто по-человечески как-то импонировали друг другу и решили, что он поможет создать такое предприятие.
– В учредителях “Галнафтогаза” была также компания “Руланд-Украина”. Чья она?
– Ее владельцем был один из наших партнеров. Один из венгров, с которым мы работали при бартере. Он уже вышел из состава акционеров “Галнафтогаза”.
– Когда Виталий Хомутынник вошел в “Галнафтогаз” как акционер и зачем?
– Он заходил как финансовый инвестор и был в компании долгое время. В общей сложности у него было около 15% акций. Потом он с прибылью вышел.
– То есть он собрал несколько маленьких пакетов в один?
– Я не знаю, как он это сделал технически, но он сконцентрировал пакет как инвестор, подержал его, а потом вышел. Насколько я знаю, он практикует такие вещи. Это один из его основных бизнесов.
– Хомутынник – ваш родственник. Когда он скупал акции “Галнафтогаза”, то наверняка обсуждал это с вами?
– Наши акции тогда, как и сейчас, свободно продавались на рынке. Любой потенциальный акционер может мониторить информацию из публичных источников. Если им интересна компания, они приобретают акции.
– При предыдущей власти была распространена модель, когда бизнесу предлагали поделиться своей частью.
– К нам не приходили.
– Роль иммунитета для вас играли Хомутынник или ЕБРР?
– Я не думаю, что это был Виталий. Скорее, это наш подход к ведению бизнеса и партнерство с ЕБРР.
– ЕБРР входил в уставный капитал “Галнафтогаза” как финансовый источник, но было похоже на то, что вы привлекли ЕБРР в качестве акционерного партнера для защиты от недружественных поглощений или атак на “Галнафтогаз”. Это действительно было вашим планом?
– Мы убили сразу нескольких зайцев. Прежде всего, мы увеличили капитал, что дало нам возможность тут же привлечь дополнительное кредитное финансирование на развитие компании.
– Сколько ЕБРР внес в капитал?
– 50 млн. долл. Благодаря этим деньгам мы увеличили капитал компании и привлекли деньги с коэффициентом 2. Взамен банк получил около 20% акций “Галнафтогаза”. Партнерство с ЕБРР нам очень помогло, потому что капитала для роста на тот момент в компании было недостаточно, а расти было куда.
– То есть вы изначально привлекали ЕБРР как финансовый инструмент, не рассчитывая на акционерное партнерство с ним?
– Да. С банком мы начали работать в 2004 году, получая от него кредиты, а в 2009 году мы решили стать партнерами.
– Предложение исходило от них?
– Да, с самого начала ЕБРР предлагал нам войти в капитал компании – им нравился наш концерн. Мы долго взвешивали все “за” и “против”, понимая, к примеру, что это может повлиять на гибкость в принятии решений, которую мы имели. В итоге мы решились.
Благодаря этому мы получили дополнительные деньги и подняли компанию на несколько ступеней вверх в плане корпоративного управления, стиля ведения бизнеса.
– ЕБРР далеко не каждому предлагает партнерство. Это было связано с какой-то вашей чрезмерной открытостью или с тем, что они видели на рынке серьезные перспективы роста?
– Думаю, было и то, и то. Мы действительно были и есть открыты. Напомню, что с 2003 года Ernst&Yоung ежегодно проводит полный аудит нашей финансово-хозяйственной деятельности.
Двумя годами позже совместно с МФК (группа Мирового банка. – ЭП) мы одни из первых на рынке разработали и внедрили “Кодекс корпоративного управления”. У нас уже была положительная предыстория, которая и поспособствовала решению предложить ЕБРР нам партнерство.
– Насколько соответствует действительности информация о том, что за все годы сотрудничества ЕБРР “залил” в вас больше 300 млн.?
– Надо посчитать, но где-то так оно и получилось. Думаю, что цифра близка. В этой цифре – не только деньги ЕБРР. Там были и так называемые зонтичные кредиты (займ, который ЕБРР не выдает, а организовывает. – ЭП).
– Кредиты были адресными?
– Кредиты давались компании и она сама определяла, в какие объекты инвестировать. ЕБРР нам доверяет.
– Правда ли, что до 150 заправок “ОККО” находятся в залоге у ЕБРР и других кредиторов, пришедших через ЕБРР?
– В залоге намного меньше, так как мы уже погасили очень много кредитов.
– До 100?
– Это коммерческая информация, которую я не хочу разглашать. Уровень кредитной нагрузки в компании сейчас около 200 млн. долл. вместе с оборотным капиталом.
– Общий?
– Да. Из этих 200 млн. долгосрочные кредиты составляют 100 млн.
– Переспрошу по поводу заложенных заправок. Их до 100 или больше?
– Эта цифра постоянно движется. Залоги постоянно вводятся и выводятся. Какая-то часть заправок, понятно, заложена.
Есть ли “ОККО” в Крыму, и зачем к Антонову приходила СБУ
– Сколько заправок вы потеряли в Крыму и на оккупированной территории Донбасса?
– В Крыму – 12, на оккупированной части Донецкой и Луганской областей – 25. Общая сумма прямых убытков – около 80 млн. долл, которые нам никто не компенсировал. Мы это тянем на своем балансе.
– Часть заправок наверняка строилась за счет средств ЕБРР и привлеченных с его помощью кредиторов?
– Да.
– Как вы решили вопрос с кредиторами, чьи залоги остались на захваченной Россией территории Украины?
– Наша система управления была построена так, что еще до войны за наши активы в четырех восточных областях, в том числе в Донецкой и Луганской, отвечала отдельная компания “Галнафтогаза” – ООО “Оккосхидинвест”.
Сейчас мажоритарием этой компании является английский инвестиционный фонд CEECAT (раньше назывался ADM Capital. – ЭП), а мы, “Галнафтогаз”, выступаем миноритарным акционером.
Это фонд из Гонконга и управляется англичанами, которые во времена азиатского кризиса 1998 года заработали приличные деньги на проблемных активах. Именно они играют основную скрипку на переговорах с финансовыми организациями.
Большинство комплексов, которые находятся на оккупированных территориях, переданы в ипотеку МФК в рамках привлечения нами иностранных инвестиций для развития сети в этом регионе до 2014 года. Кредиторы не списали нам ни одного доллара, все это мы погашаем за счет доходов действующих комплексов.
– По поводу потерь “Галнафтогаза” в Крыму. Кто сейчас арендатор ваших крымских заправок?
– Бывшие сотрудники концерна, которые жили и живут в Крыму вместе со своими семьями. Организовав компанию, они взяли в аренду наши заправки, но без права использования бренда.
– У них же есть название?
– Я не помню этих названий.
– Кто их владелец?
– Повторяю: наши бывшие сотрудники. Раньше, когда были возможны расчеты между материком и полуостровом, мы получали арендную плату и имели возможность сохранить наши комплексы.
Сегодня мы не получаем оттуда арендной платы. Мы пока еще в поиске модели удержания этих АЗК в Крыму после всех санкций, но пока такой модели не видим. Это все, что могу вам сказать.
– Почему вы не понимаете, как их удержать? Есть же примеры выхода из таких ситуаций.
– Со стороны России против меня лично и моей компании введены санкции. С другой стороны СБУ обвиняло нас в финансировании терроризма. Получается, что мы между Сциллой и Харибдой (крылатое выражение, происходит из греческой мифологии: по легенде, на прибрежных скалах по обе стороны Мессинского пролив жили два чудовища – Сцилла и Харибда, нападали на мореплавателей и пожирали их. – ЭП).
– Расскажите подробнее о владельце компании, арендовавшей заправки “ОККО” в Крыму.
– Я не знаю до конца, кому она принадлежит и кто за ней стоит.
– То есть крымские заправки подвешены в воздухе? Вы не можете их продать?
– Мы получили заключение авторитетных юридических фирм о том, что продажа этих АЗК не противоречит украинскому законодательству. Но мы не полностью понимаем, как украинские государственные органы видят выход украинских компаний из крымских активов. К сожалению, они не всегда руководствуются буквой закона.
После активных действий наших органов к нам приходили покупатели, которые предлагали очень низкую цену за заправки.
– Кто приходил? Кто-то большой из России?
– Я не могу сейчас сказать.
– Вы не соизмеряли имиджевые потери от работы заправок под брендом “ОККО” в оккупированном Крыму с доходом, которые приносят эти станции? Оно того стоит?
– Заправки не работают под нашим брендом. Такого права арендатору мы не передавали. Однако снял бренд он не сразу, несмотря на договор. Какое-то время он действительно висел.
– В интернете есть куча фотографий за 2017 год.
– Нужно понимать, что у нас очень много “доброжелателей”. Можно писать все, что угодно, но свой бренд мы оттуда забрали.
– То есть они прекратили работу?
– Повторяю: когда мы приняли решение выйти, арендатор, к сожалению, не сразу снял бренд, несмотря на договор. Право на использование бренда не передавалось.
– О какой сумме арендной планы для крымских АЗС шла речь?
– Суммарно они нам заплатили около 1 млн. долл. Это за весь период. По плану они должны были заплатить в два раза больше. Сумму вытянуть не смогли.
– Давайте вернемся к приходу в вашу компанию СБУ. Они шли к вам по статье 110.2 “Финансирование действий, направленных на насильственную смену власти”. Что конкретно вам вменялось?
– Нас обвиняли в том, что мы платим налоги на территории Крыма. Во-первых, мы вообще не платим никаких налогов, потому что мы не присутствуем там. Налоги, думаю, платит арендатор крымских АЗК, потому что если он не будет их платить, его просто закроют.
Еще нам вменялось то, что наши менеджеры якобы продолжают управлять этой сетью в Крыму. На самом деле это не так. Правда в том, что люди, которые арендовали у нас заправки, – это наши бывшие сотрудники. Они созванивались и были на связи с нашими менеджерами какое-то время.
По договору арендатор обязан был сообщать о своих показателях деятельности. Эти разговоры стали достоянием СБУ и на этой основе было сделано заключение, что мы якобы управляем этими заправками. На самом деле мы, наша компания, наши менеджеры руководствовались одной-единственной мотивацией: получить на территории Украины как можно больше денег.
Нам нужно отдавать кредиты, выполнять нашу основную функцию по получению прибавочной стоимости. За нами 15 тыс сотрудников (количество сотрудников “OKKO Group”, в которую входит концерн. – ЭП). Никто за нас не будет отдавать кредиты и выполнять финансовые обязательства.
– Вы заявляли, что обыск СБУ в вашем офисе был инспирирован участниками теневого рынка нефтепродуктов. Кто эти люди?
– Это владельцы нелегальных сетей заправочных станций, которые работают на рынке Украины. По данным экспертов, это 1 500 АЗС. Понятно, что им не нравится наша белая позиция, наше присутствие на рынке. Чем нас будет больше, тем их будет меньше.
– Вы же наверняка знаете условного конечного бенефициара этого бизнеса?
– Я могу их назвать, но я этого не сделаю, потому что на меня тут же подадут в суд за “клевету”. К тому же неправильно будет говорить, что приход СБУ – это результат конкурентной борьбы.
Кроме этого, есть еще фактор непонимания сути бизнеса нашими правоохранителями. Или то, что в Украине не прописаны процедуры работы с оккупированными территориями: банально нет четкой регламентации, как работать или не работать, что вообще делать, когда твои активы там.
– Уголовное производство, в рамках которого к вам приходили, уже закрыто?
– Да. Еще в конце октября.
– На основании чего?
– В связи с отсутствием состава уголовного преступления.
Почему количество машин растет, а рынок падает, и где “ОККО” покупает нефтепродукты
– Давайте поговорим о рынке нефтепродуктов. Его емкость сужается и объемы реализации нефтепродуктов с годами падают?
– Рынок падает, но падает не потому, что у нас сокращается количество машин. Их наоборот все больше и больше. Рынок падает вследствие того, что растет нелегальный сегмент.
– То есть падают данные Госстата, а реальные показатели растут?
– Да.
– Объясните рост официальных доходов белых компаний. Это рост условный и связанный с тем, что вы реагируете на курс доллара? Растет бумажная прибыль?
– За всех говорить не могу. Наши цены зависимы от двух составляющих: валютная составляющая (курс доллара к гривне) и цена нефти на мировом рынке.
– То, что за год доходы “Галнефтегаза” выросли на несколько сотен млн. грн.ь, – это всего лишь показатель того, как вырос курс доллара?
– Это показатель того, насколько инфляция съела или увеличила наш объем торговли в гривне. Как и у всех, ничего нового.
– Вы согласны с тем, что размер чистой прибыли предприятия зависит от квалификации главного бухгалтера?
– В белых, правильных компаниях – нет. “Нарисовать” можно все, что хочешь, если компания непрозрачная, если ты жонглируешь цифрами, но если ты ведешь бизнес прозрачно и понятно, то ты не сможешь это сделать.
– С чем тогда связан 60-процентный рост чистой прибыли у “Галнафтогаза” в 2017 году в сравнении с 2016 годом?
– Чистая прибыль действительно выросла, но в большей мере это достигнуто за счет относительно стабильного курса и, как следствие, сокращения потерь от негативной курсовой разницы.
Прибыльность топливного сегмента в Украине продолжает падать, но нам, к примеру, удается частично компенсировать это увеличением розничных продаж сопутствующих товаров и услуг. Плюс развитие новых видов бизнеса: агро, продажа удобрений, природный газ, электроэнергия, корпоративное питание.
– Кто основные производители нефтепродуктов, которыми вы торгуете?
– В основном это белорусский и литовский заводы. Закупаем также нефтепродукты на рынке Украины.
– Я выписал вашу цитату: “Качество стоит денег, поэтому наш продукт стоит дороже”.
– Он стоит дороже прежде всего потому, что контроль качества требует денег. У нас система контроля работает.
– Чем кременчугский бензин на вашей заправке лучше кременчугского бензина на другой заправке?
– На наших заправках нет кременчугского бензина (речь идет о продукте Кременчугского НПЗ, который принадлежит компании “Укртатнафта”, контролируемой группой “Приват” Игоря Коломойского и Геннадия Боголюбова. – ЭП).
– 92-й у вас продается.
– Да. Белорусское топливо.
– Спрошу с точки зрения потребителя. Чем он лучше?
– Если даже гипотетически мы когда-то будем покупать, например, топливо местного завода, значит, нас будет устраивать его качество. Довезем мы его до потребителя точно в таком качестве, как и купили.
– У своих потребителей вы ассоциируетесь исключительно с импортным нефтепродуктом. Сейчас, когда вы торгуете “Кременчугом”…
– Мы не торгуем “Кременчугом”. С потребителем мы честны во всех отношениях: цены и качества. Если вам не нравится цена, качество нашего топлива, у вас всегда есть право выбора.
– Кто является основным конкурентом “Галнафтогаза” на рынке?
– Компании такого же сегмента, как и мы, где есть весь спектр предложений на заправочных станциях: магазин, кафе, ресторан и все остальное. Но к нам конкуренты подбираются очень тяжело, потому что мы вкуснее и организованнее.
– Один из них наверняка WOG. Он сейчас финансово неважно себя чувствует. Часть его заправок будет продавать Фонд гарантирования. Плюс цена заправок сейчас на дне: WOG строил их по 2,5 млн. долл, а сейчас рыночная цена заправки полмлн.. WOG – это интересный объект для поглощения?
– Интересный. Если их заправки будут появляться на официальном рынке, мы будем покупать заправки WOG, не вопрос.
– А купить всю группу WOG с потрохами?
– Мы бы не хотели копаться в потрохах.
– Но поглощение WOG вам интересно? Вообще целиком.
– Нет.
– Сеть вам не по зубам или есть другая причина?
– По нашим расчетам, WOG сегодня не то что ничего не стоит, а стоит “минус”.
– По поводу “Укрзализныци”. Не знаю, можно ли это назвать войной, но в свое время WOG годами держал позицию гегемона, вы ничего не выигрывали. В последние несколько лет вы начали отыгрывать. С чем это связано? Был какой-то “договорняк” WOG с УЗ и Минтрансом или дело было действительно в цене?
– Мы тогда были полностью поглощены нашей розницей и в тендерах не особо принимали участие. Мы не очень боролись за УЗ, потому что нам это было не очень интересно.
Мы видели большие риски в том, что “зализниця” платила с огромными отсрочками. После Революции достоинства все перешло на более-менее внятные тендерные процедуры, и мы начали принимать в них участие.
– Можно сказать, что до этого тендерные процедуры “Укрзализныци” были “договорняками”?
– На бумаге процедуры были, а в реальности – нет, поэтому мы не участвовали ни в каких государственных тендерах. Мы видели в этом очень большие риски. В какие-то “договорняки” мы вступать не хотели, а рисковать и заходить без “договорняка” не было смысла, потому что без него тебе могли платить очень долго.
За 2014-2018 годы тендеры “Укрзализныци” очень эволюционировали, стали прозрачными, сократился период отсрочки. Сейчас мы принимаем участие почти во всех тендерах на рынке.
– Сколько сейчас заправок у “Галнафтогаза”?
– Около 400.
– Сколько их будет к 2020 году? Будете расширяться?
– Если будут достойные объекты на рынке, будем, наверное, их покупать, но будем смотреть на потенциал объектов.
– Это будут точечные поглощения, а не выкуп станций десятками?
– Да, потому что в каждой бочке меда есть ложка дегтя. Сейчас рынок устроен так, что эти ложки дегтя брать не хочется.
– Вы говорите, что рынок себя исчерпал. Вложенные в него деньги возвращаются уже не так быстро?
– Это действительно так. Это стагнирующий рынок в любом случае, потому что идет эра электромашин.
Философия этого бизнеса будет совершенно другая и мы к ней готовимся, работаем над этим и работаем успешно. Во всяком случае наш нетопливный сегмент – уже больше 20%, и это нас очень радует.
– По поводу точечных развитий. На вопросы об участии в скандальных проектах вы отвечаете односложно: “Мы не можем нарушать закон, потому что нам не дадут деньги на развитие”.
– Это действительно так.
– Однако в любом бизнесе распространена модель, когда ты поглощаешь токсичный объект через агрегатор, формально не связанную с тобой компанию, которая “отмоет” объект до его покупки белой компанией.
– Если мы покупаем заправочные станции, то мы работаем по разным моделям, которые существуют на рынке Украины в легальной плоскости. Пример – мы заключаем предварительный договор с застройщиком, который строит заправочную станцию, а потом ее выкупаем или арендуем.
Что мы требуем? Чтобы были соблюдены все государственные и наши стандарты. Если объект прошел инспекцию, мы его покупаем или арендуем в зависимости от того, какой был договор.
– Имеется в виду не строительство, а способ отвода земельных участков. Например, история со скандальным объектом на улице Ревуцкого.
– Мы неоднократно давали комментарии по этому поводу. Почему эту ситуацию связывают с нашим именем? Видимо, потому, что наши сотрудники присутствовали при строительстве, контролируя объект.
– Мы сейчас говорим не о стройке.
– Когда, кроме всего прочего, повесили бренд, тогда нас начали ассоциировать. На самом деле эта заправка не принадлежит компании “Галнафтогаз”. Она принадлежит компании “Гуэль парк”, которая уже, к слову, доказала законность объекта. Многие вещи по этому проекту – надуманные. Мы связываем это опять же с “нелегалами” на рынке.
– То есть это не ваша АЗС? Это заправка, которой вы просто дали свое имя?
– Мы планировали ее арендовать после того, как ее построят по той модели, о которой я рассказал. Это распространенная модель на рынке.
– Но после шума вы решили не трогать ее.
– А после шума мы сказали компании-застройщику и арендатору участка компании “Гуэль парк”: “Ребята, вы докажите в судах, что объект законный, снимите общественное напряжение, тогда поговорим”.
Топливный рынок себя исчерпал: что будет с концерном “Галнафтогаз”
– По поводу альтернативных видов бизнеса. Ваше имя и фамилия всегда ассоциируются с концерном “Галнафтогаз”, но корректнее уже, наверное, говорить о группе “Галнафтогаз”. Вы диверсифицируете бизнесы в связи с тем, что топливный рынок себя исчерпал?
– Наша группа существует с 1996 года, и диверсификация нам была присуща всегда. В составе группы, например, в свое время был “Универсальный банк”, который в 2006 году мы успешно продали грекам.
– Касательно аграрного бизнеса: созданная пару лет назад компания “ОККО агротрейд” себя оправдала?
– Если бы не оправдывала, она бы не существовала. Это прибыльная компания, которая вышла на рынок, очень быстро завоевала определенное место и успешно работает с операторами сельскохозяйственного рынка.
“ОККО агротрейд” работает с мелкими, по меркам Украины, операторами, которые владеют банками земли от 500 га до 3 тыс га. Работаем с ними по так называемой форвардной программе: даем им пакет услуг (страхуем урожай в нашей компании, даем нефтепродукты, удобрения, газ), а взамен они отдают нам урожай по согласованным ценам.
Для них выгода в том, что они получают услуги по более низким ценам – тем, которые получают большие холдинги. Для нас выгода в том, что мы концентрируем урожай в большом объеме и продаем его международным трейдерам.
– Какой оборот у “ОККО агротрейд” получился за 2017 год?
– За прошлый маркетинговый год мы вдвое нарастили оборот финансирования аграриев и вышли на 1 млрд. грн.
– Импорт газа вас заинтересовал после того, как цены на него начали прилично расти?
– Он нас заинтересовал, потому что рынок газа демонополизировался, он стал нам интересен как трейдерам. А растет он или падает – это уже конъюнктура.
– Но вы вошли в него только в 2018 году. Почему?
– Только потому, что он демонополизировался.
– Он демонополизировался в 2016 году.
– Были определенные процедуры. Мы должны были принять решение. После его принятия мы зашли.
– Вы продаете газ в Украине кому угодно, кто предложит лучшую цену?
– Да, это обычный трейдерский бизнес. Тут мы делаем только первые шаги, поэтому объемы небольшие.
– Какой план на конец 2019 года?
– Пока не могу сказать. Может быть, мы впоследствии пойдем в добычу газа. Это принцип “ввязаться в драку”: перед началом добычи газа нам нужно выйти на рынок и изучить его.
– Вы заявляли о планах построить крупный проект туристического бизнеса стоимостью 300 млн. долл. Нет желания купить намного дешевле, например “Буковель”, который скоро может продаваться?
– Посмотрим.
– Не занимались анализом этого объекта?
– Пока не знаю. Если он будет выставлен на торги, то посмотрим. Может быть, и пойдем. Однако нам интересно именно построить. В процессе этого строительства мы хотим привлечь мелкого украинского и крупного международного институционального инвестора и смикшировать эти вещи.
Нам эта деятельность интересна с точки зрения даже не огромного заработка, а чтобы понять, возможно ли вообще такое на рынке Украины, возможно ли вообще привлечение такого инвестора, как это делается на Западе. Там все такие объекты строятся с привлечением своего инвестора и профильных институций.
Нам это интересно. Мы туда не планируем вкладывать свои кровные деньги, мы планируем привлечь сторонних инвесторов. Нам интересно реализовать привлекательный инвестиционный проект, получить в нем свое участие и управлять им.
– Возможно, поэтому для вас и не сильно важно, что это инвестиция, которая возвращается десятилетиями?
– Мы готовы вложить и мы уже вкладываем туда свои ресурсы, но они ограничены. Мы только запускаем процесс, а впоследствии будем привлекать деньги и ресурсы, которые рассчитаны на такую долгосрочную работу.
– Рынок нефтепродуктов сейчас на дне, не думаете из него выйти?
– Сейчас – нет.
– Не дадут столько, сколько хотите?
– Капитализация страны очень низкая, и в данный момент об этом не может быть и речи.
Если у нас закончатся военные действия, экономика придет в надлежащее состояние, то все в этом мире продается и покупается. Если будет покупатель на “Галнафтогаз”, то почему нет? Если будет соответствующая цена, то почему нет?
– Это правда, что значительную часть своей жизни вы находитесь не в Украине?
– Это неправда. Я много езжу, много путешествую, двигаюсь по миру, но я живу здесь, у меня нет никакого другого места жительства.
– Вопрос в другом: вы мирный бизнесмен, зачем вам два охранника?
– Зачем мне охранники? Спросите у более мелких бизнесменов, зачем им охранники в военное время в стране. Я считаю, что это глупый вопрос.
– Вы ощущаете какую-то угрозу? Есть какая-то информация?
– Нет, я просто считаю, что человек, который владеет определенным бизнесом в Украине, и человек, за которым определенные обязательства и 15 тыс. человек, должен обеспечить свою личную безопасность.
Это не только его безопасность, но и безопасность его бизнеса, сотрудников и людей, которые вложили туда деньги. Поэтому я считаю это глупым вопросом. (Дмитрий Рясной, Epravda.com.ua/Энергетика Украины и мира)
