Одним из итогов сочинских белорусско-российских переговоров 7 февраля на высшем уровне стали решения относительно условий поставки в Беларусь энергоресурсов, включая нефть. Решено, что на этот счет будут договариваться между собой компании двух стран, а правительство России окажет в этом необходимое содействие.
Ответственным, кстати, назначен заместитель руководителя администрации президента России Дмитрий Козак, который до недавнего времени курировал соответствующую сферу на посту вице-премьера.
Горячую нефтяную тему 9 февраля прокомментировал первый вице-премьер правительства Беларуси Дмитрий Крутой, который сообщил, что белорусские НПЗ будут покупать нефть по договоренности с российскими компаниями по ценам, которые устанавливаются на мировом рынке (и российская сторона с этим согласилась). Это именно то, на чем настаивала Беларусь, не требуя никаких специальных, эксклюзивных условий. Более того, Беларусь обратит более пристальный взор на сотрудничество с небольшими добывающими компаниями в России, которые, как было обещано, получат доступ к транзитной трубе – поставкам через “Транснефть”. Данная информация вызвала многочисленные дополнительные вопросы как в экспертной среде, так и в СМИ, а потому БЕЛТА обратилась к Дмитрию Крутому за разъяснениями.
– Дмитрий Николаевич, пошли бурные обсуждения, что же все-таки это за “мировая цена”, по которой Беларусь будет покупать нефть, и что в нее входит. Например, экспортная пошлина, премии компаниям-поставщикам…
– Сейчас весь сыр-бор идет в рамках ценообразования между компаниями. То есть между нашими НПЗ и российскими поставщиками. Тема пошлины вообще никак не касается компаний и никак не влияет на переговоры. Они к этой пошлине не имеют никакого отношения. Пошлины – это вопрос договоренности между минфинами, правительствами, межгосударственных отношений в Евразийском экономическом союзе. И здесь тема пошлин никак не участвует и никак не влияет на эти компании, на их, грубо говоря, доходность – российских поставщиков.
Они, поставляя в нашу страну, формально не платят в российский бюджет эту пошлину (Беларусь и Россия на основании межправсоглашения имеют договоренность о беспошлинных поставках, индикативный нефтяной баланс на 2020 год подписан в объеме 24 млн. т. – Прим. БЕЛТА). А поставляя куда-то в Европу – платят. Они сами это признают, говорят, что пошлина на отношения с Беларусью не влияет никак.
То есть весь сыр-бор сейчас о том, какую согласовать цену коммерческого контракта.
Когда подписывали Договор о ЕАЭС (29 мая 2014 г. – Прим. БЕЛТА), одновременно был подписан протокол между правительствами Беларуси и России, что в наш бюджет до 2024 года (до создания в союзе общих рынков нефти и нефтепродуктов. – Прим. БЕЛТА) мы можем зачислять до $1,5 млрд. экспортных таможенных пошлин на нефтепродукты. Это на тот момент был определенный элемент компромисса между президентами, чтобы, вступая в союз с добывающими странами, мы, не имея природной ренты, получали некую гарантию, что наша экономика не пострадает в конкурентной борьбе в условиях свободного рынка.
Конечно, звучат мнения, что тут же россияне этот налоговый маневр (его суть заключается в постепенном сокращении экспортной пошлины и повышении налога на добычу полезных ископаемых. – Прим. БЕЛТА) объявили. Они, наверное, долго сами его готовили, у них были другие мотивы, но ситуация выглядит так, что с 1 января 2015 года начался первый этап этого маневра. Мы, видя, что такая ситуация происходит, провели переговоры, и они согласились тогда для компенсации в 2015 году зачислять в наш бюджет столько пошлин, сколько получится. То есть вот это ограничение – до $1,5 млрд. на год – снималось. На один только 2015 год.
Из-за того, что тогда резко упала цена на нефть до $50 за баррель, мы получили только $1,3 млрд. То есть снятие этого лимита не сработало и по базовому соглашению мы за эти $1,5 млрд. не перепрыгнули.
Дальше уже начал работать маневр. Для нас цена нефти из-за этого начала расти. И получается, что мы с 2016 по 2018 год получили суммарно только $2,3 млрд. пошлин. То есть если в первый год – 2015-й – даже в условиях упавшей цены на нефть мы получили $1,3 млрд., то дальше влияние маневра привело к тому, что мы получили только $2,3 млрд. за три года. Это в среднем по $700-800 млн. И сейчас где-то примерно такая же сумма.
И дальше с учетом того, что маневр должен продолжаться, сумма разниц этих таможенных пошлин между нефтью и нефтепродуктами будет “скукоживаться” для нашего бюджета, и мы уже выйдем в 2024 г. полностью на мировую цену. Уже нам будет просто без разницы, где покупать – в России или нет.
Сейчас цена для нас на 17% ниже мировой, это только на размер пошлины (ранее в “Белнефтехиме” заявляли, что цена российской нефти для Беларуси в настоящее время составляет 83% от мировой. – Прим. БЕЛТА). А если мы пошлину уберем и возьмем чистую цену между компаниями, то она, по сути, мировая. А российские компании говорят: вы нам еще премии заплатите. То есть они хотят еще на нашем рынке заработать.
Мы в прошлом году представили все эти сравнительные расчеты по формуле экспортного нетбэка (чистая цена реализации нефти – экспортная цена за вычетом экспортных пошлин на нефть и затрат на транспорт по направлению поставки. – Прим. БЕЛТА), который действует во всех странах. Когда по сути цены все приводятся к одному региону – Западной Сибири как основной точке учета поставок российской нефти.
На западном и нашем направлениях для российских добывающих компаний мы хотим иметь одинаковое ценообразование. То, что они поставляют через порты по трубе на Запад, и то, что они поставляют в Беларусь, – одна нефть Urals того же качества. И ценообразование должно быть одинаковое. Во всех этих расчетах, когда мы из мировой котировки вычитаем всю логистику, танкеры, каждая промежуточная составляющая имеет информационное международное оформление. Мы можем спокойно этот чистый экспортный нетбэк посчитать и показать, что поставлять к нам трубой логистически нормально и выгодно.
– Так а что за вопрос с премией?
– Премия с 2012 г. по 2015 г. существовала юридически в соглашении между “Белнефтехимом”, двумя нашими НПЗ и российскими компаниями из числа “большой пятерки”. Когда мы платили всего лишь половину мировой цены, она (премия поставщикам нефти. – Прим БЕЛТА) имела какой-то экономический смысл. Теперь, когда для нас мировая цена уже сжалась, платить эту премию – сумасшествие.
– Если обобщить, что входит в “мировую цену”?
– Две составляющие: это цена между компаниями – чистая, без премии, и та пошлина, которая есть по условиям российского налогового маневра на сегодняшний день. Суммарно – это минус 17% к той котировке, которую мы видим на Brent (эталонная марка нефти, добываемая в Северном море. – Прим. БЕЛТА), и все остальное.
– То есть мы будем покупать по 83% от мировой цены?
– Да. Добавляя премию, россияне хотят эту цену увеличить.
– А они будут добавлять?
– Сейчас вот Гуцериев (группа компаний “Сафмар” российского предпринимателя Михаила Гуцериева, которая осуществляет поставки нефти в Беларусь. – Прим. БЕЛТА) не добавляет, поставляет без премии.
– То есть это по-прежнему вопрос переговоров между компаниями?
– Да. Сейчас очень сложно сказать. Там море нюансов. У них там у всех разные скважины, месторождения – тяжелые, легкие, логистика разная, доступы разные, порты перевалки, фрахты…
Они же поставляют на западные рынки тоже по формуле этого чистого нетбэка. Это международная методика. Мы говорим: примените эту методику к нам, вот как вы осуществляете ценообразование при поставках на Запад, давайте так же делать и для Беларуси. Они “дрались” еще за эту премию. Сейчас не знаю. Может, после переговоров, если не будет жесткого давления…
И плюс средние и мелкие компании не имели доступа к трубе, они транзитную декларацию в принципе не могли получить для поставок в Беларусь. Если они посчитают, что им везти куда-то непонятно что (у них не те объемы) и им проще в трубу зайти и не связываться с танкерами или чем-то еще, им будет выгодно (договориться о поставках в Беларусь. – Прим. БЕЛТА).
– Получается, мы будем покупать нефть на основе договоренностей с российскими компаниями по мировым котировкам без учета экспортной пошлины. То есть приобретаем по 83% от мировой цены. При этом насчет премий нам не гарантировали, что этих премий не будет, это вопрос переговоров между нашими НПЗ и российскими поставщикам.
– Да, это сейчас вопрос переговоров. И мы говорим, что ценообразование должно быть одинаковым по сравнению с западными странами.
– Как вы думаете, пойдут они все-таки на то, чтобы поставлять без премии?
– Гуцериев же поставляет.
– Да, но это капля в море по сравнению с тем, что нам необходимо.
– Так если этих “капель” будет много. Это и крупным компаниям может быть выгодно. Понятно, что, может, не те объемы уже будут, как раньше, но это объемы, которые обеспечат внутренний рынок, какие-то минимальные экспортные контракты.
– То есть мы на российском рынке сейчас будем работать со всеми и искать наиболее выгодные для нас варианты и предложения?
– Да. И доказывать, что наш рынок даже в условиях отсутствия премии все равно является выгодным с точки зрения поставок для российских компаний.
– В 2020 году тоже остается цифра в 83% от мировой цены?
– Там из-за барреля она плавает, пошлина сама прыгает… Близко – 83-85%.
– Соответственно, когда налоговый маневр в России завершится, это уже будет 100% от мировой цены.
– Да, 100%.
– После этих договоренностей с Россией на ближайшую перспективу, по крайней мере, до конца налогового маневра, насколько актуальной остается тема диверсификации поставок нефти, ее закупки в других странах? Будет ли продолжаться эта работа?
– Конечно, Президент четко поставил задачу, чтобы правительство абсолютно все направления отрабатывало и не снижало градус этих консультаций. Мы это все продолжаем, в том числе и с Казахстаном. По транспорту вроде уже вопрос решен. У них были сверстаны все экспортные контракты – в конце декабря началась вся эта эпопея. То есть чтобы сейчас что-то выделять для нас, им надо пересматривать экспортный портфель. Но они этим занимаются и обещают, что какой-то объем для Беларуси они соберут.
– Вы говорили насчет доступа к транзитной трубе небольших и средних нефтяных компаний в России. Есть ли уверенность, что это действительно произойдет?
– Мы сейчас посмотрим. Первые неделя-две покажут. Мы им уже направили предложения.
– А есть ли какое-то понимание общих цифр поставки по февралю и далее? Может, на март? Вроде как 450 тыс. т “Сафмар” в феврале поставит. Еще 20 тыс. т вроде как хочет поставить компания из Удмуртии – “УДС Нефть”…
– Все это есть. Это все сейчас в переговорах. Консультации в эти дни начнутся. Подробностей пока нет. С 15 по 23 февраля “Транснефть” будет принимать заявки на мартовский транзит, и вот это, по сути, окно, на горизонте которого мы должны достичь договоренности, чтобы они (компании-поставщики) обратились с соответствующими заявками в Министерство энергетики России, а Минэнерго уже дало “Транснефти” указания “пустить в трубу”.
– Из альтернативных поставок ждем ли мы чего-то еще в ближайшее время? Как, например, была норвежская нефть.
– Пока подписанных контрактов нет. Но это все может появиться. Работа идет в режиме онлайн. Что-то появляется, что-то отваливается. Такой интерес возник у всех к нашей стране. Но это неплохо.
– Котировки на мировой бирже, их изменения… Как это влияет на наши закупки?
– Здесь для нас история с нулевой суммой, если брать валютный баланс. Конечно, когда котировка ниже, у нас стоимость покупки самой нефти лучше. Но зеркально падает рынок нефтепродуктов, хоть там и есть определенный лаг до трех месяцев. Хотя, как наши макроэкономисты считают, если смотреть через весь платежный баланс, то нефть, допустим, по $70 за баррель для нас лучше, чем нефть по $40-50. Именно из-за корзины нефтепродуктов, эффекта добавленной стоимости. Сейчас – примерно $55 – это вообще абсолютно нейтральный уровень. (Владимир Матвеев, БЕЛТА/Энергетика Украины и мира)
